Со сладкой улыбкой Эстерка вернула своему бывшему и нынешнему учителю греческую книгу, которую он вручил ей с такой торжественной миной и с определенным намерением…
С той же самой соблазнительной улыбкой она похвалила роман, сказав, что эта история действительно очень красива и очень чиста, но… «Дафнис и Хлоя» из Пятикнижия нравятся ей больше. А еще больше ей нравятся любовь праотца Иакова и его удивительная выдержка. О чем тут говорить? Наши предки умели любить! Они были намного основательнее и глубже своих потомков…
Глава десятая
Трагедия
Как сторонник Гаскалы, или «берлинчик», как их называли в то время, аптекарь Йосеф Шик был немного обижен за греческих классиков, которых Эстерка ставила, как выяснилось, на одну ступеньку со сказками из Пятикнижия, если не ниже… А может быть, он был обижен и на ту скрытую шпильку, которую Эстерка отпустила в адрес «нынешних влюбленных», тех самых, у которых намного меньше силы и выдержки, чем у библейского пастуха. Вот, например, чем у праотца Иакова…
Поэтому не без некоторого подтекста он в следующий раз принес ей почитать книгу совсем другого рода, не имевшую ничего общего с любовными историями: философские письма Сенеки в немецком переводе. Этим он, видимо, хотел напомнить гордой петербургской красавице, что она недостаточно образована, что у нее женская голова. Да, перелистывать романтические сказочки она способна, но что она скажет о таком глубоком разуме и о таких отшлифованных мыслях, которые высказал этот римский мыслитель? На это, поверьте, ей слов не хватит…
К удивлению Йосефа, Эстерка прочитала эту книгу точно с таким же интересом, как «Дафниса и Хлою». Только сочинение Сенеки она перечитывала по два, а то и по три раза каждую страницу. Эта книга была обо всех человеческих достоинствах и недостатках: о гневе и доброте, о мстительности и милосердии… Самое глубокое впечатление на нее произвело четырнадцатое письмо Сенеки — об обязанностях человека по отношению к своему телу. Это письмо начинается следующими строками, весомыми и светлыми:
«Я признаю, что в нас укоренена любовь к нашему собственному телу. Я признаю, что мы обязаны следить за ним. Я не отрицаю, что наш долг заботиться о его благополучии. Но я не согласен с тем, что мы должны быть его рабами. Тот, кто порабощен собственным телом, слишком заботится о нем и делает все ради него, становится рабом всего мира.
Мы должны вести себя не так, как будто мы живем ради тела, а так, будто не можем (к сожалению) без него обойтись. Чрезмерная любовь к нему причиняет нам страдания, погружает в заботы, позорит нас. Сознание ослабевает, когда тело слишком любимо…»
Эстерка читала и перечитывала эти слова. Это придавало ей мужества, оправдывало ее добровольно взятое на себя вдовство, ее отказ от собственного счастья ради ребенка… Однако, когда она перечитывала их во второй и в третий раз, ей показалось, что те же самые мысли содержатся и в Мишне, главам из которой учил ее когда-то в Лепеле тот же самый Йосеф Шик. Например, Гилель[62] сказал: «Умножающий свое мясо, умножает червей. Умножающий имения, умножает заботы».[63]
Возвращая прочитанную книгу, она напомнила об этом своему бывшему учителю и добавила с милой улыбкой, что, как ей кажется, то же самое сказано и в Мишне, но только намного короче и четче.
Оба жили незадолго до разрушения Второго храма. В то время эти идеи, так сказать, носились в воздухе. Поэтому не надо думать, что один мудрец заимствовал идею у другого. Сходные мысли овладели тогда величайшими людьми и в Риме, и в Иерусалиме…
Эстерка в первые минуты была растеряна и покраснела от того доверия, которое реб Борух вдруг проявил к ней, от той чести, которую он оказал ей своим неожиданным визитом и поучительной беседой. Но скоро она снова вернулась в свое обычное спокойное настроение. Она подавала угощение, отвечала на вопросы и сама спрашивала. И чем дальше, тем больше она заинтересовывалась разъяснениями реб Боруха. Ее лицо вытянулось, глаза широко раскрылись, потому что в ходе дальнейшего разговора реб Борух подробно и увлекательно рассказывал, что Гилель удостоился прожить свои годы до конца и не увидеть разрушения Храма и разорения Святой земли римлянами. Нерон, Веспасиан, Тит… Но товарищ Гилеля по духу, богобоязненный философ Сенека, прибыл в Рим почти в то же самое время, когда рабби Гилель Старый скончался. Безумный тиран, Нерон-император, как он именуется в Геморе, приказал Сенеке, чтобы тот сам вскрыл себе вены. И Сенека сделал это, сидя в горячей ванне. Паулина, его верная жена, тоже хотела последовать за своим великим мужем и умереть, но ее спасли…
На протяжении всего этого разговора Йосеф Шик сидел в углу молчаливый, задумчивый, бледный, не вставлял ни слова, а только с восхищением слушал. А когда Эстерка на него оглядывалась, то видела в его глазах ту прежнюю влюбленность, как в те годы, когда он был ее учителем в Лепеле.
Когда два брата вышли из дома Эстерки и сели в карету Боруха, они оба молчали. Только на городском рынке, где Зорич выстроил каменные лавки, ратушу и новую церковь и где Йосеф держал аптеку, реб Борух кашлянул, и Йосеф оглянулся на него.
— Только послушай, — очень тихо сказал Борух, — только послушай, брат мой, что я тебе скажу. До сих пор я считал это глупостью. Я думал, ты понапрасну растрачиваешь свои лучшие годы… Но теперь я понимаю. Я должен признать: это не просто красивая бабенка. Это бриллиант, жемчужина, настоящая еврейская царица. Пусть тебе поможет Бог!..
Слезы благодарности появились в глазах Йосефа. Но он отвернулся и сухо сказал:
— Здесь я сойду.
Как все нетвердые натуры, никогда не уверенные в своих силах, всегда опирающиеся на цитаты из книг и на чужие мнения, Йосеф Шик «оперся» теперь на те слова, которые его старший талантливый брат сказал об Эстерке. Они укрепили его чувство намного больше, чем ее собственное обаяние, чем ум и все заявления о том, что она не будет выходить замуж так быстро… С этого дня он стал намного более влюблен, чем прежде. Глубже стала страсть в его сердце, а сам он стал как-то тише. Он смотрел на Эстерку как на некое божество. А у его слов, когда он говорил с ней — и во время уроков, которые давал ей, и просто так, — был трепещущий привкус молитвы. И очень скоро он заметил, что его «молитва» услышана: он увидел в глазах Эстерки тот девичий огонь, который грел его когда-то среди холодных ив в Лепеле и который погас в Петербурге.
Среди произведений классики, которые он приносил ей впоследствии для чтения, была и трагедия Софокла «Царь Эдип». Это был красивый немецкий перевод со старинными гравюрами и с комментариями.
Полулежа на кушетке в гостиной после суматошного дня, проведенного в управлении большим хозяйством, Эстерка читала эту старинную трагедию, в которой легенда и реальность были так чудесно перемешаны.
Оракул предостерег царя греческого города Кадмоса, что его новорожденный сын убьет родного отца и женится на собственной матери. Чтобы избежать этого, царь приказал унести свое дитя в горы и там повесить за ноги, чтобы оно погибло. Но один пастух спас плачущего ребенка и унес его в другое государство. У царя той страны не было своих детей, и он усыновил найденного мальчика. Когда ребенок вырос и стал мужчиной, его стали дразнить «подкидышем». Он убежал из дома приемных родителей. В своих странствиях он встретил маленькую компанию людей, которые задели и оскорбили его. Он пришел в бешенство и убил пожилого человека, имени которого даже не знал. Потом он помог чужому народу победить кровожадного сфинкса. Спасенный народ с большим почетом ввел иноземного героя в свою столицу и короновал на царство — отныне он стал именоваться царем Эдипом. Ему дали в жены недавно овдовевшую царицу этой страны. Ее муж был убит в пути, и никто не знал кем. Новый царь счастливо жил со своей женой, и она родила от него двух детей.