Прежде всего реб Мордехай выписал из Германии агрономов, которые проверяли разные виды почв в крупных имениях: какие годятся для посева пшеницы, какие — для овса, для свеклы, для кукурузы, для клевера. А в последнее время и для новой сельскохозяйственной культуры, пригодной в пищу и скоту, и людям, — она называется «тартуфля»…[123] Из года в год реб Мордехай велел выбирать лучшее зерно для посевов, и из года в год поля становились все тучнее, посевы — гуще, колосья — тяжелее, урожаи — богаче.
Молочных коров он привез из Венгрии, а мясных быков — из Голландии, и скрестил их. И его быки прославились по всей области своей мясистостью, а его коровы — своим жирным молоком. Кожевники по обе стороны границы прямо дрались за крепкие шкуры, которые он им поставлял, а его сыроварни работали по шестнадцать часов в сутки, чтобы поставлять разные сорта отличных сыров и брынзы для половины Подолии.
Однако главным была торговля лесом, которую он восстановил. Это была его специальность, и здесь он действительно показал, что умеет. Он дал толчок бурному росту лесопилок, дегтярен и предприятий по производству древесного угля. Это тебе не Лепель с его бедными сосновыми и березовыми лесами. Тут совсем другие леса и деревья совсем других размеров: вековые дубы и клены, ольхи, липы, тополя. Это тебе не просто древесина, которую можно пережечь на уголь или использовать на постройку крестьянских домишек. Это тяжелая, как железо, и крепкая, как орех, древесина, идущая на строительство кораблей, на изготовление мебели и инструментов… У этой древесины совсем иная цена, и она приносит совсем иные доходы.
И действительно, не прошло и пяти-шести лет, как доходы князей Чарторыйских удвоились, а потом — учетверились. Их векселя были оплачены, ипотечные ссуды — возвращены…
Ему самому, реб Мордехаю, больше не подобало получать жалованье, как какому-нибудь приказчику. Он дал это понять Чарторыйским, и старый князь вскоре пошел на то, чтобы сдать ему в аренду большую часть своих имений: леса и реки, поля и мельницы, предприятия по производству древесного угля и лесопилки. Только теперь реб Мордехай завел, по сути, свое собственное дело и семимильными шагами двинулся вперед. Через несколько лет он достиг того, к чему стремился всю жизнь.
Глава двадцать первая
Новые люди
1
Дела реб Мордехая Леплера пошли в гору после того, как русский флот потерпел тяжелое поражение — не от турецкого врага, а от шторма на Черном море… Почти весь недавно построенный флот, который должен был осуществить завещание Петра Великого и взять Стамбул, был разнесен в щепки неожиданным штормом в Севастопольской бухте. А произошло это именно тогда, когда сама Россия через своего посла Булгакова[124] спровоцировала летом 1787 года новую войну с Турцией… О вступлении русских войск в Стамбул правителям, сидевшим в Петербурге, теперь пришлось забыть. Им оставалось лишь благодарить Бога за то, что Австрия подумала-подумала и тоже объявила войну Турции, двинулась на Балканах на Белград и таким образом оттянула на себя турецкие силы и помогла вытащить сухопутную русскую армию из того пекла, в которое та попала из-за катастрофы с флотом.
Однако эта позорная катастрофа на море имела и хорошие последствия. Только теперь в Петербурге увидали, что кораблестроение на святой Руси отсталое и халтурное. Корабли строились в спешке, из плохих материалов, а конструировали их недобросовестные неумехи. И тогда в высокопоставленных кругах разыгралась буря ничуть не меньшей силы, чем в Севастопольской бухте. Вся карьера «светлейшего» князя Потемкина пошатнулась. Дело шло к тому, чтобы его сняли с поста и заменили конкурентом, графом Румянцевым.[125] Более того, Потемкин сам на это соглашался и настаивал на своей отставке. Но матушка Екатерина не допустила этого…
Весь гнев излился тогда на занимавшееся строительством кораблей интендантство адмиралтейства, на жадных поставщиков корабельного леса и пакли и на немецких карьеристов. Начальство усмотрело, что по большей части строительством кораблей занимались не крупные специалисты, а сомнительные немецкиё конструкторы, попавшие в русские гавани и доки с помощью рекомендаций от немецких «родственников» императрицы, тоже сомнительных. И поставщики строительных материалов тоже были не лучше. Это были просто помещики, которые проталкивались всеми средствами, чтобы продать как можно дороже свою подгнившую древесину, жидкую смолу и залежалую паклю. Опять же с помощью рекомендаций… Все эти жулики были главными строителями русского флота.
Начали искать серьезных людей с чувством ответственности. Пусть бы такой человек даже был инородцем. На метрики в данном случае не смотрели, точно так же, как поступал генеральный штаб сухопутной армии. И такой человек вскоре подвернулся. Это был Авром Перец, зять реб Йегошуа Цейтлина, женатый на его старшей дочери Фейгеле.
Сам Авром Перец был родом из Любарт,[126] что в Галиции. Однако еще в юности он покинул свой бедный дом, перебрался в страну фоней, попробовал богатой русской жизни, почувствовал большие возможности в новой стране и благодаря своей образованности, способностям и красивой внешности стал известен по всей Белоруссии. В 1780 году он поселился в Петербурге, оставив «на некоторое время» жену и детей в Шклове, городе, в котором так удачно женился. В Петербурге он сразу же завел знакомства со всеми важными людьми того времени. Благодаря собственным знакомствам, заведенным им в качестве откупщика, и имени своего знаменитого тестя реб Йегошуа Цейтлина, который был хорошо известен среди начальства, Авром Перец получил первые заказы на нужды русского флота после катастрофы в Севастопольской бухте.
Немалое участие в новой карьере Переца принял реб Нота Ноткин, компаньон и друг реб Йегошуа. Для него было делом чести, чтобы еврей получил заказы на строительство флота, чтобы еврей доказал интендантству адмиралтейства, что и здесь можно положиться на потомков Авраама, Исаака и Иакова не меньше, чем на всех прочих. Это вписывалось в его претенциозную программу добиться широких прав для евреев во всей России. И Авром Перец позднее использовал эту же программу во времена Павла и Александра I.
2
В своих продуманных поисках способных людей и хороших материалов Авром Перец, со своей стороны, наткнулся в Подолии на реб Мордехая Леплера. Того к тому же рекомендовал реб Нота Ноткин как своего свата и главного управляющего родовыми имениями князя Чарторыйского, расположенными в зоне южного климата, где пшеничные колосья тяжелее, чем в Центральной России, пакля — длиннее, а дубы — крепче. Это довольно далеко от центра, но зато близко от Черного моря, где так лихорадочно строится сейчас большая часть русского флота и где есть два коротких, удобных водных пути к морю: Буг и Днестр. Одна река впадает в море в Николаеве, вторая — в бухте Аккермана. Они были словно с первых дней Творения предназначены для этого дела. Все потребности флота будут таким образом удовлетворяться гораздо дешевле, чем до сих пор, а товары для него будут доставляться намного быстрее и в гораздо лучшем состоянии, чем из глубины России.
Главное колесо закрутилось в Петербурге, что отозвалось в сотнях больших и малых колес в Подолии. Теперь к Бугу и Днестру день и ночь тянулись массы подвод, запряженных терпеливыми волами, а на них — столетние дубы для скелетов кораблей, пакля — для того, чтобы конопатить щели, смола — чтобы заливать их, корявые толстые пни — вытачивать барабаны для канатов, чтобы они не перетирались; грубое полотно для парусов, медь — для якорей, мука для рабочих и матросов… Здесь соединились две большие силы: знания Мордехая Леплера во всем, что касается продуктов леса и села, и пунктуальность Аврома Переца, его размах и его свежие организаторские способности. Точно так же, как реб Мордехай отыскивал для русского флота самые крепкие дубы, Авром Перец отыскивал лучших мастеров, чтобы обрабатывать поставленные материалы. Они собирались со всех русских берегов и вод, их выписывали из-за границы — из Голландии, из Дании и из Пруссии — и посылали в новые гавани на Черном, Азовском и Балтийском морях.