— Сюрприз! Я хотел устроить тебе сюрприз… Ты сильно испугался?
Прошептав это, он сразу же отступил в сторону. Карно, на этот раз с какой-то бумагой в руке, снова занял свое место:
— Генерал Буонапарте! Вот документ о вашем назначении. Жалованье на три месяца вперед будет выплачено вам в кассе полка, в котором вы служили до сих пор. Сразу же доложитесь там…
Только сейчас Наполеоне окончательно убедился, что это не сон. Напротив, этот якобы сон начал тут же осуществляться! Триумфальная колонна, которую он видел сегодня утром в тумане над Сеной, теперь ярко засияла, стала реальной. Что, например, скажет сейчас его обиженная мать Летиция, постоянно жалующаяся, что у нее нет денег на молоко для детей? Это его первая победа над не верящей в него семьей. Придет и триумф над сильным врагом. И над завистниками тоже.
Даже не заметив лучащихся глаз Наполеоне, Карно продолжил:
— Но вы, генерал Буонапарте, не должны терять ни единой минуты. Вы обязаны сразу же приступить к исполнению своих новых обязанностей. Вам надлежит немедленно выехать на фронт.
Наполеоне приложил руку к треуголке:
— Готов служить Отечеству и Республике. Позвольте спросить: на какой фронт?
— Правильно, генерал! — сухо улыбнулся Карно. — Фронтов у нас много. Мы окружены врагами: На том берегу Рейна, на этой стороне Итальянских Альп… Однако самая болезненная точка сейчас — Тулон. Роялисты снюхались там с англичанами. Ради сомнительной поддержки, которую лавочники с Альбиона оказывают им, роялисты способны отдать все выходы к Средиземному морю. Необходимо положить конец этому национальному предательству. Ключ к Средиземному морю необходимо вырвать из рук врага…
Тень пробежала по сияющему лицу Наполеоне:
— Без кораблей, комиссар? При таком печальном состоянии нашего флота?..
— К Тулону ведут два пути. С моря и с суши. Вы, генерал, сумеете найти средства, чтобы заставить почувствовать власть Франции на земле. Вы получаете в свое распоряжение несколько рот свежих солдат. Вместе с гарнизоном, уже осаждающим Тулон, — пять тысяч. Дать больше в настоящий момент невозможно.
На какое-то мгновение Наполеоне заколебался. Предоставляемых в его распоряжение солдат было недостаточно для более-менее весомого удара. Это было очевидно не только профессиональным военным… Из того, как ждал ответа Карно и как все молчали, Буонапарте понял, что можно еще немного поторговаться, а может быть, даже больше, чем немного… что ему предложили так мало потому, что он еще «новичок» и от него пытаются дешево отделаться. Он не согласится, и они немного добавят. В конце концов, они ухватятся за выгодную сделку… но он, новоиспеченный генерал, оказался здесь впервые в ситуации подобного торга из-за пушечного мяса, и ему стало противно требовать еще большую кровавую цену, вот прямо так, с ходу. Мысль его лихорадочно работала. В голове проносились все те теоретические планы, которые он когда-то частично предложил чужому далекому государству и которые до сих пор не применял на практике. И вот вдруг ему было предоставлено широкое поле, его собственное поле, на котором он мог развивать новую стратегию во всем ее блеске. Прежде всего, разогреть человеческий материал, чтобы утроить его силу, чтобы, как струны, натянуть все мужество солдат и дать возможность гибкому, проворному приказу скользить по этим струнам, как смычку… Перерезать — насколько это только возможно — важнейшие артерии, дающие жизненную силу врагу: полностью прервать подвоз фуража и амуниции; атаковать, едва враг растеряется, и больше не отпускать. Обходить и бить его в «мягкие фланги» посредством легкой кавалерии, вооруженной длинными пиками; растягивать и размягчать сильный центр врага. Потом сосредоточивать весь огонь пушек на размягчившемся пункте. Как пулю в сердце, послать в прорыв хорошо отдохнувшую пехоту, расколоть вражеские силы пополам и потом дробить осколки…
После минутного молчания он решительно посмотрел прямо в глаза комиссару Карно и спокойно и коротко произнес:
— В дополнение к предложенному гарнизону мне нужна вся свободная артиллерия. Все пушки, которые сейчас закончили отливать, и… амуницию к ним.
Шепот пронесся по залу. Требование новоиспеченного генерала прозвучало ясно, мужественно, с определенной претензией и в то же время скромно. Хм… Занятно, что-то он такое знает, этот низкорослый офицерик на высоких каблуках, какую-то никому не ведомую тайну. Но торговаться он, тем не менее, не торгуется! Не выпрашивает лишних привилегий, как сделал бы любой другой армейский офицер, получивший в свои руки власть.
— Хорошо! — качнул Карно своей украшенной великолепными перьями треуголкой, коротко переглянувшись с Жюно и с Баррасом. Этим он выразил всеобщее удовлетворение от того, что удалось так задешево «сторговаться».
— Этого достаточно, гражданин Карно! — приложил Наполеоне руку к треуголке. — Я отправляюсь выполнять мои обязанности.
Он шагнул назад, звякнув шпорами, и по-военному развернулся.
Карно вернул его. Взял за руку и развернул лицом к себе, на этот раз, как показалось Наполеоне, с мягкой улыбкой на суровом, сухом лице:
— Нет, гражданин Буонапарте! Генерал не ходит пешком, покуда в конюшнях Франции есть лошади… Капитан Бурьен! Вы ведь из одного полка с вашим коллегой Буонапарте… Распорядитесь, чтобы новому генералу привели лучшего скакуна Конвента…
Бурьен был так поражен, что буквально язык проглотил. Ему и в голову не приходило, что после его сегодняшней лекции о революции, которую он с таким апломбом читал своему низкорослому товарищу, ему самому — причем так быстро — придется служить этому самому товарищу, причем отнюдь не в качестве учителя, а, напротив, ученика. Да что там — ученика! В качестве слуги… Однако представитель генерального штаба приказал, и необходимо было выполнять приказ.
— Готов служить! — отчеканил он, как простой солдат, вытянувшись в струнку и глядя прямо в глаза своему строгому командиру.
Глава тридцатая седьмая
Дорогу генералу!
1
Из красивого зала заседаний с грубым, накрытым красной скатертью столом Буонапарте вышел в сопровождении капитана Бурьена. Внешне они оставались такими же товарищами, как прежде, но в поведении Бурьена, в том, как он пропустил Наполеоне вперед, в его точно отмеренных движениях уже чувствовались подчиненность, некое вежливое утверждение того, что его высокий рост и сильные плечи больше не играют здесь никакой роли… То, что Бурьен происходил со стороны матери из крестьян, вечно борющихся с природой и вечно же покорных всякого рода властителям, кем бы они ни были, сразу же отозвалось и согласилось с этой новой дистанцией, возникшей теперь между ним, Бурьеном, обычным артиллерийским офицером, и маленьким корсиканцем, который только что стал генералом.
Прежним в своем поведении, может быть, даже подчеркнуто прежним, оставался Буонапарте. Как только высокая дверь с массивными бронзовыми кольцами закрылась за его спиной, он по-дружески взял Бурьена за жесткий локоть, будто давая этим понять, что их отношения остаются такими же, как раньше… Однако Бурьен осторожно высвободил свою руку, забежал вперед и не без торжественности крикнул с высокой лестницы вниз:
— Лошадь генералу Буонапарте!
А когда один из солдат, находившихся во дворе, бросился исполнять приказ, капитан Бурьен крикнул ему вслед уже тише и скромнее:
— И еще одну лошадь для его адъютанта!
После этого он по-военному развернулся к Буонапарте, приложил руку к треуголке и отрапортовал:
— Имею приказ начальника штаба сопровождать вас!
Наполеоне улыбнулся своими красиво очерченными губами, притянул к себе своего высокого товарища, взял его за руку и сказал:
— Не так сухо! Не так официально…
От такой фамильярности Бурьен немного приободрился и, не без некоторого напряжения, перестал говорить в казенно-армейском тоне. В нем пробудилась естественная зависть военного, который только что пришел сюда с равным себе — они были в одном звании, не имели особых заслуг перед Республикой, и вот… после того как зачитали текст с какого-то листа бумаги, он уже обязан отдавать своему товарищу честь как старшему по званию…