— Я тебе отплачу…. Все, что тебе причитается… Все.
Она хорошо знала своего отставного постаревшего жениха. Прикосновение ее руки сразу же отозвалось в нем чувством сладкой истомы и забытыми воспоминаниями. Когда-то, в доме реб Ноты Ноткина, она не раз так его гладила… И теперь это тоже подействовало на его холодную лысину, как теплый легкий дождик. Его рука обмякла, отпустила ее руку и начала искать ее полные уступчивые бедра. Потом он совсем размяк, опустился к ее ногам, обнял ее колени.
А она не только уступала его движениям и жадному любопытству его рук и губ, но еще и подбодряла своим шепотом:
— Возьми меня! Возьми все, что я тебе должна. Я много задолжала. Я уже достаточно обеднела, достаточно наказана. Но то, что осталось, принадлежит тебе, тебе одному!..
А еще через четверть часа все закончилось. И, как постаревшие люди с постаревшими страстями, они оба ощутили легкое отвращение друг к другу, к этому неудобному, неподходящему месту и к себе самим.
Не так переживает это молодежь. У молодежи влюбленность нарастает вместе с пережитым счастьем. Один берет у другого, и оба становятся от этого богаче. А в средние лета это иначе: она не теряет, а он не Приобретает. Оба беднеют и разочаровываются.
Покидая неудобное ложе, Эстерка ощущала только туманное удовлетворение смертельно больного, выплатившего долг, о котором его наследники никогда не знали и не должны будут узнать даже после его смерти. Долг оплачен…
А Йосеф, провожая ее в темноту, о чем-то вспомнил и снова предостерег:
— Две-три капли, Эстер! Помни!.. Перед сном. И не больше!
Однако на этот раз его предостережение было уже намного холоднее, чем прежде — за руку он ее при этом не схватил. Он полностью полагался на нее.
И с тем же самым равнодушием она пообещала ему:
— Я ведь уже не ребенок. Можешь быть спокоен.
И той же ночью Эстерка испытала это лекарство, не превышая дозы. И она действительно крепко уснула. Это было настоящее забытье. Ей даже ничего не снилось.
Правда, утром у нее немного кружилась голова, но, тем не менее, она чувствовала себя лучше, чем прежде. И такой результат придал ей надежду на то, что эта пьяная сила, которую дает ей снотворное, еще поможет ей достичь той недоброй цели, которую она перед собой поставила…
Волна из шестидесяти подвод и перепуганных людей подхватила ее с новой силой и понесла в обход Московской губернии — на Рязань, на Тамбов и дальше. Больше она никогда не увидела своего обиженного и слишком поздно утешенного жениха. И он тоже ее не искал.
Глава тридцать седьмая
Заклание
В субботу вечером, в двадцать четвертый день месяца тевет,[442] Эстерка приехала назад к себе домой, в село Пены. То есть прошло больше пяти месяцев после той бурной ночи, которая выгнала ее из ее грешного дома. Она уезжала в карете, а вернулась в санях. Последний этап ее поездки продолжался всего пару часов. От дорожной станции, где она специально остановилась в пятницу перед благословением свечей, она отъехала после вечерней молитвы в субботу. Свою последнюю субботу она хотела провести одна и приехать домой более или менее отдохнувшей…
В своем опустевшем доме на околице села она встретила только Дашу, свою старую верную служанку. И хотя та уже знала, что барыня должна не сегодня завтра приехать, она, тем не менее, бросилась обнимать Эстерку так, будто та вернулась с того света. Даша целовала ее рукав, не веря тому, что видели ее заплаканные глаза, и качала головой:
— Ты и не ты, барыня-красавица. Так поседела…
Эстерка осторожно огляделась и еще осторожнее спросила:
— А они где? Дети…
— Дети?.. — немного растерянно переспросила Даша. — Выехали после ужина прокатиться. Каждый день катаются с моим стариком на санях, живут как два голубка…
— О, как два голубка… — задумчиво повторила Эстерка.
Даша опустила свои честные крестьянские глаза:
— Это грех, барыня, я знаю. Но сердце никогда не давало мне сказать им ни слова. Они уже пару раз собирались в Питер. Но из-за войны повсюду стало небезопасно. Здесь, в глухомани, все-таки спокойнее…
— Да, здесь спокойнее… — рассеянно повторила Эстерка. — Знаешь, Дашенька, я сейчас проезжала мимо того маленького кладбища, где похоронена сиротка моей родственницы… Там еще спокойнее. Куст над ее могилкой качал похудевшими ветвями, без листьев, естественно, заснеженный…
442
Один из месяцев еврейского календаря. Примерно соответствует второй половине декабря — первой половине января.