Всякий раз, когда Юлий, отец Гая, возвращался после долгого отсутствия, Аврелия настаивала на торжественном ужине в триклинии.[10] Оба мальчика сидели на детских табуретках рядом с длинными ложами, на которых без обуви полулежали Аврелия и ее муж. Домашние рабы ставили еду на низкие столы.
Гай и Марк ненавидели эти ужины. Разговаривать им запрещали, и они ели каждое блюдо в мучительной тишине.
Во время перемены блюд рабы-прислужники быстро протирали им пальцы, которые затем опять окунались в пищу. Гай и Марк знали, что не следует сердить Аврелию, уничтожая еду слишком быстро. Поэтому, несмотря на зверский аппетит, им приходилось жевать и глотать медленно, как взрослым.
Вечерние тени становились все длиннее. Умытый и одетый во все чистое, Гай чувствовал себя с родителями неловко и мучился от жары. Отец будто забыл, как они встретились на дороге, и теперь беседовал с женой, а их обоих не замечал. Гай незаметно посматривал на мать: не начнется ли дрожь, после которой обычно бывали приступы. Раньше приступы матери его очень пугали, он подолгу плакал и всхлипывал, но с годами душа его очерствела, и иногда он даже надеялся, что мать задрожит и им с Марком дадут уйти.
Гай попытался было слушать разговоры взрослых, однако отец рассказывал об изменениях в законах и городских статутах. Почему-то он никогда не привозил домой историй о казнях или о знаменитых уличных бандитах.
— Ты слишком веришь в людей, Юлий, — говорила Аврелия. — За ними нужно смотреть, как смотрит отец за ребенком. Некоторые не лишены ума и сообразительности, я согласна, но большинство требует защиты…
Ее голос утих, и настала тишина.
Юлий поднял глаза. Гай увидел в них печаль и смущенно отвел взгляд, словно застал отца за чем-то очень личным.
— Релия?
Гай услышал голос отца и посмотрел на мать. Та окаменела на ложе, устремив глаза в какую-то далекую точку. Ее рука задрожала, лицо неожиданно сморщилось, как у ребенка. Тремор перешел с руки на все тело, и она скорчилась в судорогах, сметая блюда с низкого стола. Из горла вырвался громкий, пронзительный вопль, от которого мальчики болезненно поморщились.
Юлий плавным движением поднялся и обнял жену.
— Оставьте нас! — приказал он.
Гай с Марком вышли из триклиния вместе с рабами, оставив позади мужчину с извивающимся телом в руках.
На следующее утро Гай проснулся оттого, что Тубрук тряс его за плечо.
— Парень, вставай! Мать хочет тебя видеть.
Гай застонал себе под нос, но Тубрук его услышал и добавил:
— Она всегда тихая после… плохой ночи.
Гай начал было одеваться, потом остановился и посмотрел на старого гладиатора.
— Иногда я ее ненавижу.
Тубрук тихо вздохнул.
— Жаль, что ты не знал ее до болезни. Она постоянно что-то напевала, и дом переполняло счастье. Лучше скажи себе, что твоя мать все еще здесь, просто не может до тебя дотянуться. Знаешь, она ведь тебя любит.
Гай кивнул и тщательно пригладил волосы.
— Отец уже уехал в город? — спросил он, зная ответ наперед.
Его отец не любил чувствовать себя беспомощным.
— Да, на рассвете, — ответил Тубрук.
Больше не говоря ни слова, Гай последовал за ним по прохладным коридорам в комнаты матери.
Она сидела на кровати прямо, со свежеумытым лицом и заплетенными длинными волосами. Лицо было бледным, но, когда Гай вошел, она улыбнулась, и он заставил себя улыбнуться в ответ.
— Подойди ближе, Гай. Извини, если испугала тебя вчера.
Он подошел к матери и дал обнять себя, ничего не чувствуя. Разве он может сказать ей, что уже не боится? Он видел такое слишком часто, и каждый приступ был хуже предыдущего. В глубине души Гай понимал, что дальше будет еще хуже, что мать его уже покидает. Но он не мог об этом думать: лучше держать все это внутри, улыбаться, обнимать ее и уходить, не позволять причинить себе боль.
— Что будешь делать сегодня? — спросила она, выпуская сына из объятий.
— Всякие дела по дому, с Марком, — ответил он.
Мать кивнула и как будто забыла о нем. Гай подождал пару секунд и, когда ответа не последовало, повернулся и вышел из комнаты.
Когда крошечный пробел в мыслях Аврелии исчез и она снова сосредоточилась на комнате, там никого не было.
Марк встретил Гая у ворот с сеткой для ловли птиц. Увидев глаза друга, он весело затараторил:
— Сегодня нам точно повезет! Мы поймаем сокола… двух соколов! Мы их обучим сидеть у нас на плечах и нападать, если мы прикажем. Светоний будет бегать от нас как чумной.