— Осторожнее, солдат. На твоих руках кровь Мария. Я полагаю, он заслуживает немного уважения.
Солдат непонимающе вытаращил глаза и сделал пару шагов в сторону, напряженно держа руки подальше от тела.
— Не всем дано это понять, верно, Марий? Не дано понять, что значит быть рожденным для великой доли.
Сулла подошел так близко, что Марий смотрел ему в лицо. В его глазах светилось удовлетворение, которое Марий хотел увидеть меньше всего на свете. Отведя глаза, он отхаркнул кровь из горла и дал ей стекать по подбородку. На плевок сил не хватало, а желания обмениваться перед смертью сухими остротами у него не было. Он подумал, пощадит ли Сулла Метеллу, и решил, что вряд ли. Юлий — он надеялся, что тот спасся, но, вероятнее всего, сейчас мальчик стал одним из остывающих трупов, что лежали вокруг.
Звуки сражения позади стали громче, и Марий услышал, как скандируют его имя солдаты, пытавшиеся прорваться к нему. Он задавил в себе надежду: это было слишком болезненно. Через несколько мгновений наступит смерть, и легионеры увидят лишь его труп.
Сулла постучал себя ногтем по зубам; его лицо было задумчивым.
— Знаешь, любого другого я бы просто казнил, а потом вступил бы в переговоры с легионом о прекращении боевых действий. В конце концов, я консул и в своем праве. Я мог бы дать им уйти из города и заселить казармы своими. Тем не менее я полагаю, что твои люди будут сражаться до тех пор, пока не погибнет последний, и я потеряю сотни своих солдат. Разве ты не любимец Перворожденного легиона?
Он снова постучал себя по зубам, и Марий напрягся, стараясь сосредоточиться и не обращать внимания на боль и усталость, которые грозили снова утянуть его в темноту.
— В твоем случае, Марий, я должен принять необычное решение. Я предлагаю вот что… Он меня слышит? — спросил он у людей, которых Марий не видел.
Новые пощечины вывели его из оцепенения.
— Ты слушаешь? Прикажи своим людям принять мою законную власть как римского консула. Перворожденный должен сдаться и позволить моему легиону разместиться в городе без инцидентов и нападений. Они, видишь ли, и так уже вошли. Если ты сможешь это сделать, я позволю тебе вместе с женой покинуть Рим под охраной моего честного слова. Если откажешься, погибнут все твои солдаты до единого. Я уничтожу их на каждой улице, в каждом доме, как и тех, кто хоть раз оказал тебе услугу или поддержку, вместе с женами, детьми и рабами. Короче говоря, я сотру твое имя из анналов города, и в живых не останется ни одного человека, который назвал бы тебя другом. Ты понимаешь, Марий? Поднимите его на ноги и поддержите его. Принесите воды, чтобы смочить горло.
Марий слышал эти слова и пытался удержать их в кружащейся и тяжелой как свинец голове. Он не верил честному слову Суллы дальше собственного плевка, но его легион спасется. Конечно, их вышлют подальше из Рима, дадут какое-нибудь унизительное поручение, например сторожить оловянные шахты на далеком севере от размалеванных дикарей, но им сохранят жизнь. Он поставил на карту все и проиграл. Мария охватило мрачное отчаяние, притупившее боль от сломанных костей, зажатых жестокой хваткой людей Суллы — теми, кто всего год назад не отважился бы коснуться его и пальцем. Рука безвольно повисла, онемела и я была как будто не его, но это уже не имело значения. Еще одна мысль не дала Марию заговорить. Может, потянуть время — вдруг его людям удастся пробиться и склонить ситуацию в свою пользу? Он повернул голову, увидел, как масса легионеров Суллы веером разбегается по местным улицам, и понял, что шансов на быстрый ответный удар не осталось. Начинается самая грязная, самая жестокая часть войны, а почти весь его легион все еще стоит на стенах вокруг города и не может вступить в бой. Нет!
— Я согласен. Даю тебе слово. Пусть ближайшие из моих людей увидят меня, чтобы я мог передать им приказ.
Сулла кивнул, и подозрение исказило его черты.
— Если ты лжешь, погибнут тысячи. Твоя жена умрет под пытками. Давай положим всему этому конец. — Сулла кивнул своим помощникам: — Выводите его вперед.