Побег из провонявшего гарью города прошел как в бреду. Сначала Гай скакал один на пони с прогнутой спиной — все, что ему удалось купить за золотое кольцо. Морщась, он объехал ямы, заполненные трупами, и рысью вышел на главную дорогу, что вела на запад, к побережью.
Вдруг он услышал знакомый окрик, и из-за рощи впереди выступили друзья. Встреча была радостной — они все выжили, — хотя после рассказов о том, что с ними было все это время, настроение упало.
Юлий сразу заметил, что Тубруку далеко до прежней энергичности. Похудевший и грязный, он кратко рассказал, как они жили, словно животные, на улицах, где днем происходили разные ужасы, а ночью становилось еще хуже, потому что догадаться о происходящем позволяли только чьи-то крики. Он и Кабера решили подождать неделю на дороге к побережью, надеясь, что Юлию удастся получить свободу.
— После этого, — сказал Кабера, — мы собирались украсть пару мечей и отбить тебя.
Тубрук в ответ засмеялся, и Юлий увидел, что за время, проведенное вместе, они стали ближе. Правда, намного легче ему от этого не стало. Юлий рассказал им о капризной жестокости Суллы, и его кулаки снова сжались от гнева.
— Я еще вернусь в Рим! Я отрежу ему яйца, если он притронется к моей жене, — тихо проговорил он в конце.
Спутники не могли выдержать взгляда его глаз; даже Кабера воздержался от обычных шуточек.
— Он может выбрать любую женщину Рима, Гай, — пробормотал Тубрук. — Ему просто нравится немного покрутить нож в ране. Отец защитит Корнелию и вывезет из Рима, если ей будет угрожать опасность. Этот старик готов напустить стражников на самого Суллу, ты же знаешь.
Юлий с отрешенным видом кивнул. Его было трудно убедить. Сначала он хотел пробраться к Корнелии под покровом ночи, но в комендантский час выйти на улицу означало немедленную смерть.
Зато Кабере за время, которое они с Тубруком провели на улицах, удалось найти кое-что ценное. За выуженный из кучи пепла золотой браслет они взяли лошадей, и хватило еще и на подкуп охранников у городских ворот. В денежных расписках, которые Юлий до сих пор носил за пазухой, значилась слишком большая сумма, чтобы получить ее за пределами города. Юлия очень злило, что приходилось зависеть от нескольких бронзовых монет, когда богатство на бумаге так близко, но сейчас недоступно. Он даже не был уверен, окажутся ли они действительны, хотя хитрый консул наверняка все предусмотрел. Марий был готов почти ко всему.
Часть их немногочисленных монет Юлий отдал легионерам за два письма, вручив одно идущему в город, а другое — направлявшемуся в Грецию.
По крайней мере Корнелия будет знать, что он в безопасности; правда, увидятся они очень не скоро. Он сможет вернуться, только собрав большие силы и заручившись серьезной поддержкой. Горечь этих мыслей мучила и пожирала его изнутри. Марк тоже узнает о страшных событиях в Риме и не кинется на безуспешные поиски, когда закончится срок службы. К сожалению, это слабо его утешало. Сейчас Юлию особенно не хватало друга.
Его терзали сотни других мыслей, таких болезненных, что Юлий старался скорее гнать их от себя. Жизнь юноши резко изменилась. Марий не должен был погибнуть. Без него мир опустел.
Через несколько дней усталые путники прискакали в шумное прибрежное поселение к западу от Рима. Когда они спешились и привязали лошадей к столбу у постоялого двора, Тубрук заговорил первым.
— Здесь флаги трех легионов. Твои бумаги дадут тебе назначение в любом. Этот базируется в Греции, тот — в Египте, а вон тот — на северных торговых путях.
Судя по уверенному голосу Тубрука, за время работы управляющим он не перестал следить за всем, что происходило в империи.
Юлий чувствовал себя в порту неуютно и как-то незащищенно, хотя такое решение нельзя принимать поспешно. Если Сулла передумал, за ними уже могли отправиться вооруженные люди, чтобы убить или вернуть в Рим.
Тубрук мог мало что посоветовать. Да, он узнал флаги легионов, но понимал, что его сведения о репутации офицеров устарели на пятнадцать лет. Юлий досадовал, что приходится отдавать такое серьезное решение в руки богов. Он проведет в легионе, который выберет, не меньше двух лет жизни, а тут впору бросать монету.
— Лично мне приятна мысль о Египте, — задумчиво глядя на море, произнес Кабера. — Я давно отряхнул его пыль со своих сандалий. — Он чувствовал, как вокруг всех троих изменяется будущее. Перед людьми редко стоит такой простой выбор — правда, они его не часто замечают. В Египет, в Грецию или на север? Каждый путь манил по-своему. Пусть паренек сам принимает решение, но в Масре хотя бы тепло.