— Не так уж и плохо, — заявил этот гурман, усаживаясь с чашкой бульона в одной руке и бутербродом в другой. Казалось, он чувствует себя удивительно легко и спокойно. Руиз списал эту беспечность отчасти на то, что Олбани почти не знал Публия. Кроме того, долговязый техник, в отличие от него самого, склонен был жить настоящим моментом. Сам Руиз не мог удержаться от того, чтобы не заглядывать в будущее навстречу новым неприятностям и в прошлое, чтобы подсчитать горькие ошибки.
В первый раз за эти долгие часы он подумал о Низе. Как она там? Может, она уже начала сомневаться, вернется ли он за ней? Для нее прошло всего два дня, которые ему показались неделями.
— Ну-с, — поинтересовался Олбани, — и что же это за рабы, которых ты везешь с собой? Ценное имущество?
— В какой-то мере, — ответил Руиз.
— И?.. — Евфрат явно ждал продолжения.
Руизу очень не хотелось пускаться в разъяснения. Повисло томительное молчание. Наконец Олбани дожевал остатки бутерброда и шумно втянул последние капли бульона.
— Скажи мне, — настаивал он, — почему ты обременяешь себя «в какой-то мере» ценными рабами, когда нам обоим ясно как день, что тебе потребуется все твое везение, чтобы просто унести отсюда ноги? Я чую здесь какую-то тайну. Бывший агент пожал плечами.
— Ну же, Руиз, — не отставал Олбани, — расскажи мне про них хоть что-нибудь, пока мы ждем этого урода.
— Ладно, — сдался тот. — Они с Фараона. Фокусник, ремесленник и принцесса.
— Фараонский фокусник?! Он и без труппы стоит немало. А при чем тут ремесленник?
— Старшина гильдии знаменитой труппы, ныне развалившейся.
— Ясно. Ну а принцесса? Чем она-то ценна? Руиз заколебался с ответом, и проницательные глаза Олбани, казалось, четко отметили все проявления неловкости.
— Она довольно красива, — выдавил он наконец. Евфрат откинулся на спинку кресла и презрительно фыркнул:
— Красива? Ну и что? В пангалактических мирах полно красавиц. Каждый может стать таким, каким пожелает. Красива! На Дильвермуне уродство и даже простая невзрачность настолько редки, что шлюха, которая решится сделать себе операцию ради получения какого-нибудь занятного изъяна, вполне может сколотить состояние. — Олбани покачал головой, в глазах его вспыхнуло немного злорадное любопытство. — Не может быть! Уж не хочешь ли ты сказать, что втюрился по уши?! Вот тебе и дикие причуды страсти. Надеюсь, ты не собираешься мне рассказывать, что все эти ребята погибли только потому, что Руиз Ав — ужасный Руиз Ав, беспощадный Руиз Ав, смертоносный Руиз Ав — нашел наконец свою половину? Мне, по всей видимости, предстоит сложить голову по той же причине? Ну уж нет! — Казалось, к концу тирады он не на шутку разошелся.
Руиз мрачно уставился на него. Что тут скажешь? Если в сложившейся ситуации они сумеют прожить достаточно долго, чтобы успеть освободить Низу и остальных, правда станет очевидна, так что врать бессмысленно.
— По сути ты прав, — сказал он резко.
У Олбани глаза на лоб вылезли. Казалось, он не ожидал на самом деле услышать подтверждение своим словам. Лицо его сделалось невыразительным и спокойным — неестественно спокойным. Руиз подумал, не собирается ли он напасть, — такое странное у него было лицо, — и подобрался, готовясь отразить атаку. Но, к его несказанному удивлению, Олбани разразился хриплым хохотом.
— Нет, ну почему? Я-то думал, что достаточно странностей за свою жизнь навидался, чтоб уж ничему не удивляться, да вот поди ж ты, ошибся. Не самое противное ощущение, а? Я хочу сказать, ты сам, наверное, еще больше удивился.
Руиз подумал и решил, что это не так. Что могло сказать о нем это внезапное чувство? Как долго носил он в сердце его семена, пока они не пустили корни? «Очень странно», — подумал он. Ему не хотелось делиться своими сокровенными мыслями с Олбани: тот либо снова подымет его на смех, либо начнет нервничать — подобные рассуждения отнюдь не характеризуют его командира как безупречного солдата и убийцу.
Но прежде чем молчание сделалось напряженным, раздался звонок, возвестивший о приходе Публия. Руиз взглянул на своего напарника.
— Помни, Публий — настоящее чудовище. Ничего из сказанного им нельзя принимать за чистую монету. Любое его утверждение содержит двойной, а то и тройной смысл. Хорошо бы использовать наше преимущество прежде, чем он сообразит, как обвести нас вокруг пальца. Будь начеку: то, что будет происходить сейчас, гораздо опаснее визита в крепость Юбере.
Олбани мрачно кивнул, и они направились в шлюз.
Руиз велел Олбани открыть шлюз, но сам остался на линии огня на случай, если Публий заготовил какую-нибудь пакость. Но создатель чудищ вошел, держа над головой окованный серебром ящичек из черного дерева. Он явно кипел от непочтительного поведения Олбани. Обернувшись, он увидел Руиза и начал опускать руки.
— Нет! — рявкнул агент. — Руки вверх, спиной ко мне. — И взял Публия на прицел осколочного ружья.
Публий побагровел, всем своим видом выражая снедающую его ярость. Руиза на миг захватило пугающее чувство всевластия. Внезапно ему нестерпимо захотелось прикончить Публия и навсегда избавиться от возможного предательства с его стороны. Он найдет иной способ выбраться с Суука, такой, который не зависел бы от коварства этого создателя чудовищ. У него есть батискаф. У него есть оружие и кое-какие деньги. Имеется генш, которого можно было бы продать на невольничьем рынке в Моревейнике. Этого вполне хватало, он уверен. Почти непроизвольно палец крепче прижал курок.
Наверное, Публий прочел на его лице свой смертный приговор. Он побледнел и быстро повернулся к стене. Руиз чуть расслабил руки.
Олбани запер шлюз и взял у гостя ящичек. Он аккуратно открыл его, предварительно проверив со всех сторон своими детекторами. Внутри лежали два бешеных ошейника: элегантные орудия убийства, инкрустированные золотом и рубинами цвета голубиной крови.
— Убери свои грязные лапы, — прорычал Публий.
Олбани поставил ящичек на стол и приставил к пояснице врага энергомет.
— Давай-ка малость повыколотим из него пыль, а, Руиз?
— Не исключено, что мы так и поступим, — сипло откликнулся командир.
Публий казался воплощением всей беспорядочной грубой жестокости вселенной, символом всех уродливых реалий существования — всех пороков человечества, которые извечно плели заговоры против счастья и безопасности. Ненависть Руиза к этому монстру внезапно вспыхнула бешеным огнем. Он схватил Публия за шиворот и, крепко приложив его об стену, сунул ему под ухо дуло осколочного ружья.
— Проверь-ка его на вшивость, — бросил он Олбани.
Техник медленно и внимательно провел сенсорными датчиками вдоль тела врага. Затем он извлек нейронный кнут из рукава пленника, парализатор из сапога, пневматический игольный пистолет из ножен на загривке. Потом продолжил свои изыскания, меняя частоты анализатора и что-то бормоча себе под нос. Наконец он выключил приборы и кивнул Руизу.
— В правом указательном пальце и в левом локте — по виброножу. В ключице — небольшой игольчатый лазер. За правом ухом — приемник-передатчик, нечто вроде походной рации, за левым глазом — видеокамера. И большая бомба в правой ягодице — на случай самоубийства. Это все, что я нашел.
— Вскрой-ка его, — скомандовал Руиз.
— И глаз тоже? — вопросительно поднял брови Олбани.
— Да, не переживай насчет мяса — Публия такими вещами не удивишь. К тому же он всегда сможет нарастить новое.
Публий начал заикаться от негодования.
— Ты что делаешь?! — завопил он. — Ты же на меня работаешь, Руиз Ав. Таким путем тебе не заслужить премиальных!
Руиз недоверчиво рассмеялся.
— Давай, не мешкай, — велел он Олбани. Тот пожал плечами.