Утром, откушав кофею (по утрам сама себе варила), быстро перебрав бумаги и перекинувшись несколькими ничего не значащими фразами с «дуралеюшкой», Екатерина вдруг резко поднялась и, попросив секретаря ее подождать, проковыляла в клозет. Время шло, императрица не появлялась. Встревожились и находившиеся тут камер-юнгфера (горничная) Мария Перекусихина и камердинер Захар Зотов. Секретарь не рискнул ее побеспокоить, лакеи тоже, Зубов сам решил робко поскрестись в дверь. Государыня распласталась на полу – ее настиг третий удар. Великий Пушкин уточнил диагноз:
В величайшем волнении (Зубов знал, чем ему это грозит) ее перенесли на диван, но в сознание она не приходила. Лейб-медики отворяли кровь, ставили пиявки на затылок, растирали виски вином – бесполезно, императрица отходила. Духовенство без толку протирало рясы в соседней комнате, Екатерине не становилось лучше, и последнего причастия получить ей не удалось. Агония длилась более суток. 6 ноября 1796 года в 9 часов 45 минут лейб-медик Самюэль Роджерсон констатировал факт смерти последнего великого правителя великого века.
Примчавшийся во дворец ее годами унижаемый всеми подряд сын Павел Петрович на пороге дверей лихо развернулся на каблуках направо кругом, нахлобучил на уши огромную шляпу, сотворил экзерцицию палкой по всем правилам – правою рукою, на кррраул. Прохрипел, зло глядя на присутствующих:
– Я ваш государь! Попа сюда!
История империи тоже разворачивалась на каблуках вместе с новым государем. С точностью до наоборот. В первую очередь – «разжаловать» 230 из 610 городов, вернуть из ссылки всех «екатерининских» изгнанников, выгнать всех ее фаворитов, восстановить масонские ложи, сделать все для того, чтобы было «не так, как у маменьки».
Тем временем в Гатчинском дворце нового государя уже вовсю сучил ножками карапуз, от роду которому было всего 4 месяца.
«Мамаша родила огромнейшего мальчика»
Третий сын Павла I, нареченный необычным для русских самодержцев именем Николай, родился 25 июня 1796 года, девятым по счету у своих плодоносных родителей (позже, в 1798 году, родился только брат Михаил). Августейшая супруга Мария Федоровна (урожденная София-Доротея-Августа-Луиза Вюртембергская) исправно, словно по артикулу, рожала здоровых младенцев через известные промежутки. Как автомат: два сына – шесть дочерей – два сына. Обычно присутствующая при родах невестки императрица на этот раз плохо себя чувствовала (да и терпеть она не могла вюртемберженку и ее многочисленных родственников) и пришла чуть позже, когда счастливый отец уже заказывал парадный обед на 64 куверта.
Со своей стороны радостная бабушка также явила подданным милости – пожаловала погоревшим крестьянам дворцовой деревни Панок по 25 рублей на каждый двор (всего 1450 рублей) и освободила от наказания нескольких купчин, пойманных за продажей книг, которые оказались запрещенными.
Екатерина в письме барону Фридриху Мельхиору Гриму отмечала: «Мамаша родила огромнейшего мальчика. Голос у него – бас, и кричит он удивительно; длиной он аршин без двух вершков (62 см. – Авт.), а руки немного поменьше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря. Ежели он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».
Лично недомогавшая императрица не смогла крестить внука, но на крестинах в Придворной церкви Царского Села присутствовала на хорах. Крестными стали тезки – старший брат Александр (будущий император России) и старшая сестра Александра (несостоявшаяся королева Швеции).
Первых двух внуков Александра и Константина бабушка Екатерина Великая после рождения сразу забрала к себе, не доверяя их воспитание нелюбимому сыну (которого у нее в свое время тоже забрала бабушка Елизавета Петровна) и весьма своенравной «мамаше». Дочки были предоставлены заботам гатчинцев. Собиралась забрать и третьего, который уже при рождении произвел на нее неизгладимое впечатление, но не успела довести до ума «колосса». Лишь выбрала ему прекрасную няньку – взятую у генеральши Чичериной шотландку Евгению Лайон («няня-львица», как называл ее сам Николай), которая была с ним первые семь лет жизни. Ночью за басистым младенцем приглядывали бойкие фрейлины Синицына и Панаева.
Кстати, именно няня, которая в 1794 году во время восстания Тадеуша Костюшко находилась в семимесячной осаде повстанцами в Варшаве, привила воспитаннику неприязнь к полякам, рассказывая ему об ужасах и жестокостях антирусской резни первых дней бунта.