Первые месяцы по понятным причинам младенец находился в Царском Селе, близ от бабушки. Однако в день ее смерти «новая метла» распорядилась по-иному. Четырехмесячный Николай был зачислен в Конную гвардию полковником, Александр и Константин соответственно в Семеновский и Измайловский лейб-гвардейские полки, с отрывом от екатерининских воспитателей вроде «женевского гражданина» последователя философа Руссо Фредерика Сезара Лагарпа.
Так они и вошли в Историю: первые два брата «екатерининцы», Николай и Михаил – «павловцы». С различным воспитанием и мировоззрением.
Конногвардейцу тут же вручили курточку и панталоны сперва вишневого цвета, потом оранжевого и, наконец, красного, согласно различным переменам в цветах парадной формы полка. Звезду Святого Андрея Первозванного и крестик Святого Иоанна (тоже был произведен в «мальтийские рыцари») накрепко пришили к курточке, чтобы в играх не оторвал (при парадной форме – лента под курточкой). Супервест-безрукавка Святого Иоанна из золотой парчи с серебряным крестом носилась им под обыкновенной детской курточкой.
К Николаю уже по рекомендации Марии Федоровны приставили статс-даму Шарлотту Ливен и гувернантку графиню Юлию Адлерберг. Третий сын должен был оказаться избавленным от бабушкиных «глупостей».
Сам будущий император так вспоминал свое детство: «Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность. С момента рождения каждого ребенка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырех нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников. Во время церемонии крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицы. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга, в фижмах, в высокой прическе, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушия. Тем не менее это находили необходимым. Лишь только отец мой, при рождении Михаила, освободил этих несчастных от этой смешной пытки. Только в течение первого года дежурные дамы находились ночью при детской кровати, чередуясь между собой, – позднее они оставались лишь в течение дня – ночью же присутствовали лишь няньки с одной горничной».
Детям сразу же прививали оспу – нововведение, оставшееся от Екатерины.
Павел I искусственно отгородил старших сыновей от младших, уделяя меньшим повышенное внимание, как своей основной надежде. Великая княжна Анна Павловна (будущая королева Нидерландская) вспоминала: «Мой отец любил окружать себя своими младшими детьми и заставлял нас, Николая, Михаила и меня, являться к нему в комнату играть, пока его причесывали, в единственный свободный момент, который был у него. В особенности это случалось в последнее время его жизни. Он был нежен и так добр с нами, что мы любили ходить к нему. Он говорил, что его отдалили от его старших детей, отобрав их от него с самого рождения, но что он желает окружить себя младшими, чтобы познакомиться с ними».
Барон Модест Корф (лицеист пушкинского выпуска) писал: «Великих князей Николая и Михаила Павловичей он обыкновенно называл «мои барашки», «мои овечки», и ласкал их весьма нежно, чего никогда не делала их мать. Точно так же, в то время как императрица обходилась довольно высокомерно и холодно с лицами, находящимися при младших ее детях, строго заставляя их соблюдать в своем присутствии придворный этикет, который вообще столько любила, император совсем иначе обращался с этими лицами, значительно ослаблял в их пользу этот придворный этикет, во всех других случаях и им строго наблюдавшийся… Императрица с своей стороны, не обращая ни малейшего внимания на эти неудобства и маленькие мучения няни или гувернанток, никогда не удостаивала их ни малейшего смягчения в чопорном этикете тогдашнего времени, а так как этот этикет простирался и на членов императорской фамилии, то Николай и Михаил Павловичи в первые годы детства находились с своею августейшею матерью в отношениях церемонности и холодной учтивости и даже боязни; отношения же сердечные, и при этом самые теплые, наступили для них лишь впоследствии, в лета отрочества и юности».
Холодная вюртемберженка предпочитала противопоставить бабкиной любви к старшим царственную суровость к младшим, полагая, что именно таким образом она сможет выколотить из них «екатерининский дух».