Ещё один весьма распространённый миф заключается в том, что Николай II вступил в войну исключительно из-за "благородного рыцарства" в отношении Сербии, пренебрёгши русскими национальными интересами. Одним из первых об этом цинично заявил С. Ю. Витте в 1914 г. в разговоре с французским послом Морисом Палеологом: "Ради чего воевать России? Ради сохранения престижа на Балканах, священного долга помочь братьям по крови? Это романтическая старомодная химера. Никому, во всяком случае, ни одному мыслящему человеку нет никакого дела до этого буйного и тщеславного балканского народа, в котором нет ничего славянского. Это всего лишь турки, получившие христианские имена. Пусть сербы получат то, что заслужили"24.
Современный публицист Егор Холмогоров замечает: "В день Сараевского убийства традиционно начинается вой на тему что "Вот! Вступились за братушек сербов! Влезли за них в войну! Свалились в катастрофу за неблагодарных! Никогда больше за братушек не вступаться!”"25.
Подобные настроения полностью не учитывают того обстоятельства, что император Николай II, как православный монарх, защитник и покровитель славян, не мог оставить в беде братский народ, которому грозили неминуемое порабощение и гибель. Поэтому совершенно прав святитель Николай Сербский, когда писал: "Велик долг наш перед Россией. Может человек быть должен человеку, может и народ — народу. Но долг, которым Россия обязала сербский народ в 1914 году, настолько огромен, что его не могут возвратить ни века, ни поколения. Это долг любви, которая с завязанными глазами идёт на смерть, спасая своего ближнего. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих — это слова Христа. Русский Царь и Русский Народ, неподготовленными вступая в войну за оборону Сербии, не могли не знать, что идут на смерть. Но любовь русских к братьям своим не отступила пред опасностью и не убоялась смерти"26.
Порицание Николая II за то, что вступившись за "какую-то" Сербию тем самым "втянул" Россию в Первую мировую войну — не может быть признано ни нравственными, ни патриотическими. России никогда не был свойствен западный прагматизм, в своих действиях она руководствовалась в первую очередь высшей правдой. К тому же, как показывает история, отказ от решительного отпора агрессору не даёт никаких преимуществ. В апреле 1941 г. Сталин не пришёл Югославии на помощь, хотя между Москвой и Белградом существовал договор о "Дружбе и ненападении", который был подписан 5 апреля 1941 г. Примечательно, что при подписании договора югославская делегация настойчиво просила советское правительство о гарантиях реальной помощи, но встретила твёрдый отказ. Сталин, исходя из тех самых "прагматичных" соображений, отсутствие которых ставится в вину Государю, полагал, что Югославия сможет, пусть ненадолго, отвлечь на себя силы вермахта и тем самым это заставит Гитлера перенести сроки нападения на Советский Союз. При этом Сталин хорошо понимал, что реально югославская армия сможет сопротивляться не более двух недель, о чём он открыто говорил югославскому посланнику Милану Гавриловичу27. Но советский вождь сознательно стремился втянуть Германию в войну на Балканах и таким образом выиграть время для СССР. Возможные жертвы братского народа Сталиным игнорировались. Когда же Югославия была разгромлена вермахтом, советское правительство 5 мая 1941 г. потребовало от югославской миссии прекратить свою деятельность в Москве в качестве дипломатического представительства, от чего её сотрудники отказались. Этот демарш советского правительства вновь был вызван сугубо прагматичными целями — умиротворить Гитлера. Помогла ли такая прагматика Сталину и Советскому Союзу? Как мы знаем, ни в коей мере: 22 июня 1941 г. нацистская Германия начала операцию "Барбаросса", Красная армия оказалась на грани поражения, а в советско-югославских отношениях возникло серьёзное недопонимание. Так что жертвенная помощь, оказанная императором Николаем II Сербии, оказалась гораздо эффективней, чем прагматизм Сталина.
Но помимо защиты братского православного народа, Николай II летом 1914 г. исходил из совершенно конкретных (прагматических, если угодно) интересов России. Как свидетельствуют исторические факты, Государь вовсе не стремился воевать за Сербию по любому поводу. Во время Боснийского кризиса, когда всё российское общество яростно требовало от него поддержать Сербию в её готовности начать войну с Австрией за Боснию и Герцеговину, Государь проявил твёрдую выдержку и вынуждено пошёл на компромисс с германским блоком. Объясняя причины своей уступчивости, Николай II писал вдовствующей императрице Марии Феодоровне: "На прошлой неделе у меня состоялось заседание Совета министров по несносному вопросу о Сербии и Австрии. Это дело, тянувшееся уже 6 месяцев, сразу осложнилось для нас тем, что мы можем помочь делу и предотвратить войну, если мы дадим согласие на знаменитую аннексию, а если мы откажемся, последствия могут быть серьёзными и непредвиденными. Раз вопрос был поставлен ребром — пришлось отложить самолюбие в сторону и согласиться"28.
В 1912 г., когда Сербия приняла активное участие в Балканских войнах, Государь отказался от любых военных приготовлений в её поддержку. С. Д. Сазонов свидетельствовал: "Государь, и за это Россия должна быть ему навсегда признательна, несмотря на своё сердечное сочувствие национальным стремлениям сербского народа, проявил в эту тревожную минуту ясность политической мысли и твёрдость воли, которые положили конец тем интригам, что толкали нас на путь европейской войны при самых неблагоприятных для нас условиях и из-за интересов, не оправдывавших тяжёлых жертв со стороны русского народа"29.
Объективные факты полностью доказывают, что император Николай II до самого последнего момента делал всё от него зависящее, чтобы не допустить войны. При этом миротворческие усилия Государя летом 1914 г. не были чем-то спонтанным и неожиданным, а являлись закономерным продолжением всей его предыдущей внешней политики. 4 апреля 1895 г., когда началась реализация его Большой Азиатской программы и японцы противились очистить оккупированные ими территории Маньчжурии и Ляодунского полуострова, император Николай II записал в дневнике: "Решили настоять энергично на очищении японцами южной части Маньчжурии и Порт-Артура; если же они не послушаются совета, то принудить их к тому силой. Дай Бог только не втянуться в войну!"30 23 апреля 1895 г., когда опасность военного конфликта миновала, Николай II писал министру иностранных дел князю А. Б. Лобанову-Ростовцеву: "Большая гора свалилась у меня с плеч, по получению Вашей телеграммы и о том, что Япония отказывается вовсе от Ляодунского полуострова. Сколько жизней и жертв спасено! <...> Меня несказанно радует это полюбовное окончание нашего вмешательства в японо-китайское столкновение"31. В 1911 г. Николай II сказал русскому послу в Болгарии тайному советнику А. В. Неклюдову: "Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать все, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот исторический момент необходимо избегать всего, что может привести к войне"32. В октябре 1912 г. Государь заявил на совещании Совета министров: "Я не допускаю мысли о войне"33.
22 февраля (6 марта) 1911 г. французский посол в Петербурге Жорж Луи записал в свой дневник: "Русское правительство не желает менять основы своей политики: оно желает сохранять отношения как с Германией, так и с Антантой. У всех русских, с какими приходилось мне беседовать, наблюдается озабоченность отношениями с Германией. Все думают, что надо быть с ней в хороших отношениях, чтобы Россия могла свободно посвятить себя внутреннему развитию"34.
Но в июле 1914 г. Николаю II было очевидно, что Германский блок решил воевать во что бы то ни стало. Отступи царь летом 1914 г., закрой глаза на захват Сербии Австро-Венгрией — и он бы не только ничего не выиграл, но наоборот оказался бы в тяжелейшем положении. Моральном имиджу России был бы нанесён непоправимый урон и её влияние на Балканах было бы навсегда утеряно. При этом Германия все равно бы войну начала, с той лишь разницей, что ей бы не пришлось воевать на два фронта. В кампанию 1914 г. она легко и быстро разбила бы Францию, принудив её к капитуляции, а то и коллаборационизму, как это произойдёт в 1940 г. Англия при таких обстоятельствах в войну против Германии точно не вступила бы, а, скорее всего, попыталась бы договориться с ней за счёт России. В таких условиях Германия и Австро-Венгрия начали бы в 1915 г. Русскую кампанию, наверняка имея в союзниках Италию, Болгарию, Румынию и Османскую империю. Россия оказалась бы перед лицом европейского нашествия одна, изолированная и без союзников, что грозило ей самыми катастрофическими последствиями. Обороняться русской армии пришлось бы не в Царстве Польском и Литве, как это было в действительности, а под Петроградом и Москвой, как это будет в 1941 г. Государь уберёг нас именно от такого развития событий.