Всадники стремительно приближались. Уже скоро можно было разглядеть оскаленные морды невысоких косматых лошадок, а затем и лица их хозяев. Кочевники были белокуры и светлолицы, что удивило воина, пусть он и не понял, чем вызвано его удивление. Оглушительно свистя, всадники рассыпались в лаву, охватывая воина со всех сторон. Он спокойно разглядывал их.
Гости не стали размениваться на слова. Один из всадников размахнулся и швырнул аркан. Не слишком любезно, но воин был готов к подобному развитию событий. Он присел и быстро вскинул над собой руку, и петля намоталась точнехонько на нее. В тот же миг кочевник стегнул коня, бросая его в сторону с тем, чтобы сбить незнакомца с ног и потащить его по степи. Но случилось невероятное. Воин устоял, а лошадь и всадник рухнули наземь. Воин с усмешкой отбросил веревку, с запястья его капала кровь.
Кочевники дружно завизжали. Трудно сказать, привело ли падение товарища их в восторг или в ярость, но равнодушными они не остались уж точно. Один из них выхватил длинный изогнутый меч и направил коня на воина. Тот не пошевелился, но когда рука номада пошла вниз, воин ловко, словно кошка прыгнул вправо, и меч рассек пустоту. Кочевники отреагировали на промах товарища визгом и смехом. Тот, уязвленный, повернул коня и предпринял вторую попытку. На этот раз воин не только увернулся, но еще и перехватил руку и легко, словно котенка, сдернул нападавшего с попоны.
Теперь у воина был меч. Кочевники насторожились. В руках некоторых из них появились луки. Но воин покачал головой, давая понять, что не желает ссоры, и бросил клинок под копыта приплясывающих лошадей.
Теперь все зависело от того, как поведут себя незваные гости. Те смотрели на всадника, на чьем боку болтался тускло поблескивающий серебром меч. Всадник размышлял, потом неожиданно улыбнулся, ощерив неровные зубы. Повинуясь этой улыбке, кочевники опустили луки. Лишь тот, что был сброшен с коня первым, не желал прощать обиду. Что-то закричав, он вскинул лук и отпустил тетиву.
Но тут случилось вовсе неожиданное. Незнакомец каким-то чудом увернулся от смертельного острия и, поймав стрелу, одним движением пальцев переломил ее на две части. Бросив эти обломки на землю, он поклонился предводителю всадников, словно призывая того оценить свою ловкость. Тот помедлил, скрывая свое удивление, после чего, взглядом велев одному из своих спутников спешиться, указал воину на коня.
– Ты поедешь с нами! – сказал номад воину и прибавил, называя себя: – Куруш!
Воин кивнул, словно понял.
– Я поеду с вами, – сказал он и также прибавил – слегка озадаченно прибавил:
– Знавал я одного Куруша. Кажется, знавал…
1.2
Раб хохотал. Он улыбался, когда его хлестали свинчаткою-плетью, он смеялся, когда Некос пробил ему стальным стержнем преступную руку, он хохотал, когда ему жгли ноги огнем.
В подвале было жарко от запаха крови, дыхания, разведенного в жаровне огня. Со стен сочилась пробужденная теплом влага. Пот пропитал одежду присутствующих, жирными грязными подтеками стекал по обнаженному, распятому на дыбе телу раба. Смахивая кнутом капли этого пота, Некос стегал раба по бокам и бедрам, рассекая кожу яркими сочными полосами, подобными улыбке раскроенного надвое переспелого арбуза. Он бил и бил, а стоявший подле Бомилькар, уродуя криком лицо старого коршуна, вопрошал:
– Зачем ты это сделал?! Зачем?!
Но раб не ответил. После очередного удара его тело изогнулось дугой, дернулось так, что захрустели суставы, и обмякло. Некос отложил кнут и пощупал запястье раба.
– Мертв! – сообщил он, виновато отводя взор.
Бомилькар разразился бранью, но Ганнибал остановил его, тронув за руку.
– Пойдем.
Все четверо – Ганнибал, брат Гасдрубал, Бомилькар и Карталон – оставили Некоса наедине с мертвецом и вышли на свежий воздух.
– Ну зачем он это сделал?! – в отчаянии воскликнул Бомилькар.
– Он отомстил, – ответил Ганнибал, хотя ответ был известен всем. – В этой стране так принято. Раб должен мстить за своего господина. Гасдрубал убил его господина, раб убил Гасдрубала. Мы убили раба…
Ганнибал умолк. Фраза вышла двусмысленной, и прочие удивленно посмотрели на него.
– У раба нет раба, чтоб отомстить, – сказал Карталон, муж искушенный в интригах не менее чем в баталиях.
– К счастью, нет, – согласился Ганнибал. Ему вдруг стало зябко, и он запахнул поплотней плащ, выкрашенный ярким пурпуром. – Что-то будет теперь?
– О чем ты? – спросил Карталон. Он выпачкал руки в крови и теперь наклонился над бегущей по желобу водой и оттирал яркие пятна. Ганнибал наблюдал за этим, его била нервная дрожь, какую сын Гамилькара изо всех сил пытался скрыть. Он не раз в своей жизни видел свежую кровь, но никак не мог привыкнуть к этому зрелищу. Ганнибал кашлянул, проталкивая застрявший в горле ком.
– Кто завершит дело Гасдрубала?
Бомилькар открыл рот, желая что-то сказать, но его опередил другой Гасдрубал, приходившийся Ганнибалу братом. Он был на редкость красив лицом, не походя ни на брата, ни на прочих карфагенян, но соединяя в себе лучшее, что только можно найти в облике северных и южных народов – силу, благородство, мужественность.
– Ты! – горячо воскликнул он. – Только ты!
– Или начать другое дело! – веско вставил Карталон.
– О чем ты? – спросил на этот раз Ганнибал.
Вместо ответа Карталон поманил его пальцем. Карталон был умен и отважен, более умен. Он был генералом и дипломатом, более дипломатом. Гамилькар прислушивался к его советам, Гасдрубал прислушивался, и теперь настало время прислушиваться Ганнибалу.
Когда Ганнибал послушно приблизился и склонил голову ближе к невысокому Карталону, тот шепнул:
– Не пора ли подумать о том, чтобы воскресить дело великого Барки, твоего отца? Не пора ли тебе вспомнить о клятве?
Клятва! Лицо Ганнибала, мужественное и по-своему привлекательное, исказилось. Ганнибал помнил тот день так четко, словно это было всего лишь вчера. В тот день отец разбудил его Ранним утром, когда солнце еще не подняло сверкающие рога над запотелою кромкою горизонта.
– Идем, сынок, – сказал отец, помогая Ганнибалу облачиться. Мальчик хотел спросить: куда, но отец опередил его. – Ты хочешь плыть со мной в Иберию, но для этого ты должен стать взрослым. Пришло время стать взрослым.
И Ганнибал послушно последовал за отцом. Тот подвел его к жертвеннику Ваалхаммона, окруженному рядами воинов. Тускло блестела сталь, сочившаяся утренней влагой. Подле алтаря, на каком уже было разожжено пламя, неторопливо сновали торжественные жрецы, чьи лица оттенялись мрачными венцами курчавых волос. Одни подносили дрова, другие готовили к закланию жертву. Отец подвел Ганнибала к алтарю и кивнул.
Отточенный нож вонзился в горло прекрасного белого быка. Коротко всхрипнув, бык рухнул на колени. На отполированные временем и многими жертвами камни щедро хлынула кровь. Жрецы запели священные гимны, воины вторили их стройным голосам, мерно ударяя клинками в щиты. Отец наклонился к сыну и шепнул:
– А теперь возьмись за алтарь и поклянись, сынок!
– Что я должен сказать? – ощущая растерянность, спросил Ганнибал. Он не испытывал страха, но мальчику было не по себе. Ухватившись за каменные рога венчавшей алтарь головы быка, он повторил:
– Что я должен сказать?
– Поклянись быть мужчиной!
– Клянусь.
– Поклянись быть преданным славе наших предков!
– Клянусь быть преданным.
– Поклянись отомстить за смерть отца! – Голос Гамилькара нарастал подобно набирающему стремнину потоку Тага.
– Почему? Ты ведь не умер! – воскликнул Ганнибал, пугаясь.
– Но я умру. Когда-нибудь. Клянись!
– Клянусь! – послушно подтвердил мальчик.
– И еще поклянись разрушить этот город!