Добрая, незлобливая Наталья Борисовна сочувствовала и жалела свою золовку, некогда обрученную невесту императора-отрока, а теперь ссыльную, опальную, «разрушенную царскую невесту».
– Княжна-сестрица, за что вы сердитесь на меня? – раз в дороге спросила у нее Наталья Борисовна.
– И не думаю, мне не за что сердиться на вас! – холодно ответила ей княжня Екатерина.
– А если не сердитесь, то зачем же вы сторонитесь меня, слово сказать не хотите?
– Не о чем мне с вами говорить.
– Как не о чем, сестрица? Поговорили бы вот о былой жизни, о той поре счастливой, – вызывая на разговор гордую княжну Екатерину, промолвила Наталья Борисовна.
– Я счастлива никогда не была и о том, чего не было, говорить нечего!
– Как не были, сестрица? А тогда, когда вы были обручены невестой государя и окружены царской почестью? Разве и в то время вы не были счастливы?
– Да, не была! – И, не проговорив более ни слова, княжна Екатерина быстро отошла от жены брата.
Что касается князя Алексея Григорьевича, то он с какой-то особой отвагой терпеливо переносил свое положение и опалу. Следование его в ссылку, скорее, имело вид какой-то перекочевки важного вельможи. Его поезд составляли кареты, колымаги, фуры, повозки, которые растягивались едва не на целую версту во время пути. Тут же вперемежку с экипажами следовали верховые лошади, борзые и гончие собаки; псарей, конюхов, поваров, вообще дворян ехал целый полк. Князь выезжал иногда верхом с сыновьями в сторону от дороги с собаками, выпускал гончих и охотился.
Совершенно случайно поезд Долгоруковых остановился на ночлег невдалеке от усадьбы Красная Горка, принадлежавшей секунд-майору Петру Петровичу Гвоздину.
В это время – уже после нового ареста Храпунова – старик майор в своей собственной усадьбе очутился в осадном положении. Шайка разбойников, довольно многочисленная, остановилась притоном в густом, непроходимом лесу вблизи от майорской усадьбы. Разбойники грозили майору ограбить его и подпустить в усадьбу «красного петуха», если он по доброй воле не даст им выкупа. У Петра Петровича не было денег, а потому он после долгого размышления решил в случае нападения разбойников биться с ними до последней крайности. Для этого он собрал всех мужиков, роздал ружья, пики, топоры и попросил своих крепостных постоять за него, не страшиться разбойников и храбро отражать их нападения.
И вот как-то в половине апреля, перед вечером в горницу к Петру Петровичу впопыхах вбежал дворовый парень Никита и дрожащим голосом проговорил:
– Батюшка-барин, беда!
– Что, или разбойники?
– Нет, не разбойники, а какой-то важный-преважный боярин станом стал на нашем поле. Коней и людей с ним и не сочтешь!.. Слышь, шатры раскинули, да шатры все такие нарядные. Все твое поле заставили колымагами да повозками.
– Кто такой? Что за боярин?
– Не знаю. Пытался я спрашивать боярских людишек, да не говорят. Ох, беда!.. – заохал Никита.
– Да откуда ты беду-то видишь, дурья голова?
– Как же не беда-то, батюшка-барин? Ведь все твое поле затоптали.
– Так что же? Посев еще не вышел. Пойти самому узнать, что за боярин на моем поле стал.
Гвоздин, надев шапку, взял в руки трость и отправился в поле, но не узнал его, так как оно все было загромождено каретами, повозками и телегами, а посреди было раскинуто несколько красивых шатров.
Петр Петрович, удивляясь этой картине, направился к одному шатру, который был наряднее других, решив, что это – шатер самого боярина. Однако дворовые едва допустили его.
– Князь готовится опочивать, теперь нельзя его видеть!
– Мне всегда можно. Я не гостить пришел к вашему князю, а спросить, кто ему дозволил на моем поле станом стать, – с раздражением заметил Петр Петрович.
Его слова дошли до ушей князя Алексея; он вышел из шатра и, обращаясь к майору, проговорил:
– Прошу простить меня, сударь мой, я не успел побывать в твоей усадьбе, а за то, что я станом стал на твоем поле и потоптал его, ты будешь щедро награжден.
– Не за наградой я пришел к тебе, господин, а спросить, узнать, что за гостя мне Бог послал.