– Изволь, скажу: князь Алексей Григорьевич Долгоруков для ночлега себе выбрал твое поле.
– Возможно ли? Князь Алексей Григорьевич Долгоруков, важный, богатый…
– Ты хочешь сказать, был таким. Нет, перед тобою не прежний именитый князь, а опальный, ссылаемый в ссылку, – с глубоким вздохом проговорил Долгоруков.
– А князь Иван Алексеевич где?
– Прежде чем ответить тебе на то, я должен узнать, с кем я говорю?
– Прости, князь, забыл сказать тебе о том: я – секунд-майор в отставке Петр сын Петров Гвоздин.
– Давай руку и будем знакомы. Ты про сына моего спросил, про князя Ивана. Разве ты знаешь его?
– Нет, государь, я-то не знаю, а мой племяш Левка Храпунов, слышь, в дружбе состоял с твоим сыном.
– Как, Леонтий Храпунов – тебе племянник? – с удивлением воскликнул князь Алексей.
– Как же, как же, племянником состоит… Ох, лучше бы мне и не вспоминать о нем! Недавно его в кандалах увезли в Москву в острог… от молодой жены оторвали…
– От жены, ты говоришь? Стало быть, он женился?
– Да, князь, женился на Марусе… Марье Алексеевне, но и недели не выжил вместе с любимой молодой женой!
– Господи, какое совпадение, какой случай!.. Но где же жена твоего племянника? – меняясь в лице, дрожащим голосом спросил Алексей Григорьевич.
– Со мною она живет, голубка, все время в горе да слезах проводит.
– С тобою? Веди меня скорее к ней.
– Как, князь, разве ты ее-то знаешь?
– Да, да, пойдем!.. Мне нужно видеть ее… говорить с нею… – в сильном волнении добавил князь Алексей.
– Так милости прошу, князь-государь, в мою усадьбу. Мой домишко отсюда рукой подать.
– Пойдем, только надо это сделать так, чтобы никто не знал, что я пошел в твою усадьбу.
Гвоздин направился в усадьбу; за ним в некотором расстоянии следовал Алексей Долгоруков. Этот опальный вельможа, идя к своей дочери, которую ему хотелось видеть, чтобы поговорить с нею, расспросить о многом, испытывал сильнейшее волнение. В теперешнем своем положении он уже мог сказать Марусе тайну ее рождения, назвать ее своей дочерью и прижать к сердцу. Он сознавал, что это его объяснение с Марусей уже не унизит рода Долгоруковых, так как они и без того уже довольно унижены.
Князь Алексей и майор скоро дошли до усадьбы и застали Марусю с заплаканными глазами, печально сидевшую у окна. Молодая женщина с того дня, когда так неожиданно оторвали у нее любимого мужа и увезли в Москву, не знала себе покоя ни днем, ни ночью. Участь мужа мучила ее, наводила страшную тоску, близкую к отчаянию. Маруся отказывалась от пищи, от сна и в несколько дней так похудела и переменилась, что ее едва можно было узнать.
– Маруся, глянь-ка, моя сердечная, какого гостя я к тебе привел! – воскликнул Гвоздин.
Маруся встрепенулась и подняла взор на вошедших.
– Кто это? – тихо спросила она у старика майора, показывая глазами на вошедшего князя Долгорукова.
– Князь Алексей Григорьевич Долгоруков изволил к нам пожаловать.
– Как… как ты сказал, дядюшка? – бледнея как смерть, воскликнула Маруся.
– Князь Алексей Григорьевич пожаловал. Да чего ты так испугалась? Ведь князь добрый.
– Нет, нет, я не испугалась, я так… Я рада князю.
– Рада? Ну и в добрый час. Ты поговори пока с гостем дорогим, а я похлопочу об угощении. – И Петр Петрович быстро вышел.
Князь Алексей и Маруся – отец и дочь – остались одни. Он долго молча, с любовью и лаской смотрел на молодую женщину, а она продолжала печально, понуря свою красивую голову, сидеть у окна.
«Господи, не является ли все мое теперешнее унизительное положение возмездием мне за нее, за дочь, которую я отверг, не желая признать, что в ее жилах течет моя кровь? Честолюбие и спесь – вот откуда моя пагуба, да и не меня одного, а всей несчастной моей семьи… Что мне делать, как быть? Признать ли Марусю за дочь или… Маруся – моя дочь, но эта тайна известна одному сыну Ивану, ни жена, ни дочери не знают о ней. Так надо ли им знать? – спросил себя князь и тут же ответил: – Нет, не надо, пусть эта тайна сойдет со мною в могилу».
Пока эти мысли бежали в голове опального вельможи, в комнате царила тишина. Наконец ее прервал князь Алексей, обратившись к Марусе:
– Ты скучаешь по мужу?
– Да, князь, больше чем скучаю.
– Ты крепко любишь его?
– Пуще жизни.
– О, как бы я желал, чтобы меня так любили!
– А разве дети не любят вас? – поднимая взор своих красивых, но печальных глаз на Алексея Григорьевича, тихо спросила Маруся.
– Любят, но не так. А ты так же крепко любишь своих отца и мать?
– Их нет у меня! Моя мать давно умерла.
– А отец? – с дрожью в голосе спросил Долгоруков.
– Отца я не знаю.