– Нет, я ничего, ничего не знаю, ничего… – уклонился Долгоруков от прямого ответа на такой опасный по тому времени вопрос. – Но прости, царевич!.. Храни тебя Бог, а мне пора. И не поехал бы, да велят.
– Ваня, не езди, голубчик! Я упрошу Меншикова, он тебя оставит, – начал было цесаревич, но в этот момент в комнату быстро вошел его воспитатель Остерман и дрожащим голосом, со слезами на глазах проговорил:
– Цесаревич, следуйте за мною. Ее императорское величество Екатерина Алексеевна кончается.
При этом известии царственный отрок изменился в лице и на глазах у него появились слезы. Он молча, в сопровождении Остермана и князя Ивана Долгорукова, направился во внутренние апартаменты императрицы, однако уже не застал ее в живых: она 6 мая 1727 года тихо скончалась.
В дверях комнаты, где скончалась государыня, цесаревича встретил Меншиков; он был бледен, и его голос дрожал, когда он произнес:
– Императрица Екатерина Алексеевна в бозе почила. Согласно воле почившей императрицы, а также членов верховного тайного совета, вы, ваше императорское величество, займете престол царей русских. Приветствую императора Петра Второго! – преклоняя колени перед сыном злосчастного царевича Алексея Петровича, громко произнес князь Меншиков.
Громкое и единодушное «ура» раздалось в царских чертогах.
Меншиков взял императора-отрока за руку и вывел его в большой зал, где собрались высшее духовенство, сенаторы, генералитет и придворные чины, и представил им юного государя.
– Подойди, государь, к окну и покажи себя солдатам и народу, – тихо обратился он затем к Петру, показывая ему на огромное окно.
На площади около дворца стояли войска и множество народа. Император-отрок подошел к окну и с милой улыбкой стал кланяться солдатам и народу.
Раздалось оглушительное и долго не смолкавшее «ура». Юный государь был взволнован – эти торжественные минуты, свидетельствовавшие о возведении его на вершину высшей, доступной человеку на земле власти, смутили отрока.
– Брат!.. Петруша… милый!.. – раздался позади государя приятный голос его сестры, великой княжны Натальи Алексеевны, которая была на два года старше своего венценосного брата.
– Наташа… милая…
Петр крепко обнял свою сестру; он был взволнован, на его глазах виднелись слезы.
– Ты, Петруша, теперь – государь над всею Русью. На тебе лежит великая ответственность… Тебе тяжело будет управлять государством.
– Мне Бог поможет, сестрица, у меня будут опытные руководители и помощники.
– Первым вашим руководителем и помощником, государь, буду я, – вслушиваясь в разговор, происходивший между братом и сестрою, самоуверенно проговорил Меншиков.
– Вы, князь? – быстро спросил Петр, стараясь скрыть свое неудовольствие.
– Да, ваше величество, на то было желание покойной императрицы.
– Хорошо, князь… я… я… постараюсь выполнить это желание. Пойдем, сестра, поклониться телу нашей покойной бабушки-императрицы.
Император-отрок, проговорив эти слова, вошел с сестрой в комнату, где скончалась государыня, и преклонил колено пред ее телом. Великая княжна последовала его примеру.
Все, чего жаждал Меншиков, теперь было достигнуто. Он стал чуть не полновластным властелином над всею Русью, регентом государства. Верховный тайный совет не ограничивал его власти. Члены совета беспрекословно делали то, что хотел Меншиков, и горе было тому, кто в чем-либо не соглашался с ним. Его слово, его послание было для всех законом.
Сразу же по кончине императрицы Меншиков показал свою власть, и некоторые родовитые вельможи принуждены были покинуть не только двор, но и Петербург. Прежде всего Меншиков постарался отдалить от императора Петра II Долгоруковых и для этого из дворца перевез юного императора в свой новый роскошный дом.
Петр не любил Меншикова. Да и мог ли он любить человека, который наделал так много зла его покойному отцу, царевичу Алексею? С большой неохотой ехал Петр в дом временщика.
– Ах, Наташа, как в ссылку иду я в дом Меншикова, ненавистен он мне, да и дом его, и его дочь, моя невеста, так же ненавистны, – тихо сказал он, расставаясь с сестрой.
– А ехать тебе, Петя, надо.
– Да, надо… Но я скоро, Наташа, снова вернусь во дворец, только уже не таким, как теперь уезжаю из дворца, – значительно посмотрев на сестру, проговорил император-отрок и крепко обнял ее.