– Да чем же? Неужели тем, что батюшкино письмо прочтет Ушаков?
– Тем и плохо, Маруся. Ведь неизвестно, что в том письме писано князем Долгоруковым.
– Конечно, неизвестно. Батюшка сказал, что я могу только тогда прочитать, когда его в живых не будет.
– Ну вот видишь!.. Наверное, в том письме князь Алексей Григорьевич что-нибудь про себя написал. Если бы в письме не было ничего такого, то Ушаков возвратил бы и письмо и ларец, а то он оставил и то и другое.
– И то, Левушка, и то. Господи, опять несчастье, опять мученье! – упавшим голосом проговорила молодая женщина.
Заметив это, Храпунов принялся утешать ее:
– Ну полно, оставь! Что прежде времени горевать? Может, и так обойдется, Ушаков и ларец с деньгами нам отдаст. Наше от нас не уйдет. А если и не отдаст, так пусть его владеет нашим добром, мы же, голубка, и без золота проживем. Дядя нас не оставит, не покинет. Не так ли? – обратился Храпунов к секунд-майору.
– Так, так, племяш… в моей усадьбе ты и жена твоя – полные хозяева. Все, все ваше… мне ничего не надо… ведь на тот свет с собою я ничего не возьму…
Старик Гвоздин действительно души не чаял в своем племяннике и в его молодой жене. Сам он старел, часто стал прихварывать и поторопился составить духовную, по которой все свое имущество отказал Левушке.
– Спасибо, дядя!.. Ты мне что отец родной, – крепко обнимая старика, с чувством промолвил Храпунов.
Однако опасения Левушки и его жены были преждевременны. По поводу ларца с золотом, оставленного в тайной канцелярии, не было никакого известия, и ни Левушку, ни его жену никто не тревожил. Поэтому они мало-помалу стали забывать об угрожавшей им со стороны страшного Ушакова опасности, а также и свое былое горе, наслаждаясь счастьем любви.
А между тем на селе Красная Горка у словоохотливого и доброго мужика Вавилы опять появился гость, только на этот раз не «странничек Христов», а калика перехожий – нищий, недужный, больной, чуть не умирающий. Вавила приютил его, дал ему в своей избе уголок. Жена Вавилы была тоже баба сердобольная, радушная; она, находясь в убеждении, что не подать нищему – то же, что Христа обидеть, ухаживала за каликой перехожим и всегда первый кусок уделяла ему.
Этот нищий, по имени Петруша, был смирненький, тихонький. От хворости он скоро поправился и стал понемногу выходить из избы, но далеко идти, по слабости ног, еще не мог. Наконец, чтобы даром не есть хлеба Вавилы, он стал охотно ходить за него на барщину в боярскую усадьбу, помогать убирать и мести майорский сад и двор.
– Да куда тебе, Петруша? Ведь у тебя ноги хилы, да и сам ты весь недужен, – говорил Вавила. – Ну какой ты работник?.. Я сам пойду на барщину, а ты сиди да отдыхай!
– Нет, Вавилушка, не останавливай!.. Ноги у меня хилы, а руки здоровы, да и работать на барщине буду я не ногами, а руками, – возражал ему калика-нищий.
На барском дворе нищий скоро ознакомился со всей дворнею секунд-майора, и благодаря этому ему хорошо было известно, что делается в барском дома, и про что говорят «баре», и кто у них бывает. В усадьбе жизнь текла мирно; забыто было былое горе, и никаких невзгод не предвиделось.
Часть вторая
Прошло несколько лет, и в это время немало перемен произошло на Руси.
Императрица Анна Иоанновна в начале своего царствования очень энергично принялась за правление. Она шла по стопам своего державного дяди, великого Петра I, и все, что учредил царь-труженик, старалась по возможности совершенствовать или, по крайней мере, поддерживать.
Из ее распоряжений и нововведений замечательны следующие: во-первых, государственный верховный тайный совет был уничтожен, а вместо этого учрежден кабинет, члены которого назывались кабинет-министрами; во-вторых, государыней отменен неприятный для дворян указ Петра Великого о майорате, то есть о сохранении родового имущества за старшим членом нисходящего потомства, чем, в сущности, обездоливались остальные ближние родственники такого наследника. Этот указ не соответствовал русским обычаям о наследстве и породил целые судебные процессы. Так, родители, желая наделить своих сыновей поровну, отягощали крестьян, чтобы извлечь больше дохода: принужденные, по закону о майорате, передать землю одному сыну, они другому отдавали деньги, скот, хлеб и т. п., а от такого раздела сельское хозяйство приходило в большое расстройство.
Затем была значительно облегчена дворянская, или шляхетская, служба: дворяне служили в войске неопределенное время, и только болезнь или преклонная старость давали им право выходить в отставку; императрица же положила срок службы в двадцать пять лет. Кроме того, была преобразована гвардия – к двум гвардейским полкам присоединили еще два, да и вообще благодаря энергии и труду фельдмаршала Миниха все войско содержалось в образцовом порядке.