Бирон не стал возражать, а только как-то значительно улыбнулся.
Между тем майор Гвоздин чуть не ежедневно ходил к Волынскому узнавать про участь своего племяша и всегда со слезали просил заступиться за Храпунова, доказывая его невиновность.
– Я и сам знаю, что Храпунов не виновен, но что же мне делать? Я просил государыню, она обещала отдать приказание освободить, но обещание, кажется, так и осталось одним только обещанием, – при одной из таких бесед печально произнес Артемий Петрович.
– И бедняга мой племяш продолжает сидеть в крепости, ни в чем не повинный!.. Где же правда, ваше превосходительство, где правда? – с тяжелым вздохом проговорил Петр Петрович, опуская свою седую голову.
– Спроси о том у Бирона… он скажет.
– Тяжелое время настает, ваше превосходительство, тяжелое! Бироновщина у нас на Руси командует. Лихва да неправда свили себе гнездо в нашей земле, а матка-правда, видно, улетела к Богу на небо.
– Да, да, ты прав! – горячо воскликнул Волынский. – Но так долго продолжаться не может, надо положить конец! Своеволие Бирона не знает предела. Довольно нам, русским, терпеть своеволие немца. Я объясню государыне все зло и неправду, которую старается посеять в нашей земле этот конюшенный герцог. Я стану на коленях просить государыню избавить наш народ от бироновщины!
Артемий Петрович решил исполнить свое намерение и без боязни вошел в апартаменты императрицы. Герцога Бирона там не было, и Волынский, воспользовавшись удобным временем, решился напомнить государыне о своем ходатайстве за Храпунова.
– Помню, помню! Я говорила и с герцогом и с Ушаковым, и оба они находят невозможным выпустить из крепости твоего чиновника, – быстро проговорила Анна Иоанновна.
– Ваше величество, но ведь это – беззаконие! – вспыхнув, проговорил Волынский.
– Что такое? Ты говоришь – беззаконие? – хмуря брови, переспросила государыня.
– Да как же? Разве не беззаконие неповинного человека держать в тюрьме? Государыня, у меня сердце изболело смотреть на беззаконие и неправду, которые свили себе гнездо в твоем царстве. Прости, матушка-царица, говорю, что чувствую. Народ на тебя, державная монархиня, все свои надежды возлагает. Будь матерью народа – вытри его слезы… своей державной властью искорени в государстве и злобу и неправду. Говорю и молю тебя, государыня, не от себя одного, а от всего народа русского. Внемли нашей слезной просьбе! – И Артемий Петрович со слезами опустился на колени.
– Встань, Артемий Петрович… Господи, как все это скучно!.. Ну что вам от меня надо? Что? – с раздражением проговорила государыня.
– Милости и правды, великая монархиня.
– Я знаю, чего вы хотите, чего добиваетесь… Вы хотите, чтобы я отстранила герцога? Ведь так?
– Не отстраняйте его, только ограничьте его власть.
– Ты, кажется, забываешься, Артемий Петрович? Ведь властвую над русской землей я, а не герцог.
– О, если бы это так было, ваше величество!.. Но этого нет! Бирон над Русью властвует, немец, пришлец…
– А я-то что же, по-твоему? – вся вспыхнула государыня.
Волынский молча понурил голову.
– Впрочем, довольно об этом! Надоело, прискучило! Ступай себе, Артемий Петрович, только, предупреждаю, в другой раз говори осторожнее. Твои слова могут быть доведены до ушей герцога, а я не советую тебе заводить с ним ссору и наживать в нем врага себе. Ты меня, надеюсь, понял?
Волынский, откланявшись, стал уходить, но в самых дверях кабинета государыни встретил Бирона. Оба они слегка поклонились взаимно и бросили друг на друга взгляды непримиримой ненависти и злобы. Бирон был слишком мелочен и подозрителен и, узнав, что в кабинете находится Волынский, у двери подслушал от слова до слова весь разговор, происшедший между государыней и Артемием Петровичем.
Когда он появился в кабинете императрицы, последняя испуганно спросила его:
– Герцог, ты был здесь?
– Да, ваше величество, здесь, у двери, – спокойно ответил Бирон.
– И, стало быть… ты… ты слышал мой разговор с Волынским?
– От слова до слова.
– Ты подслушивал! – с неудовольствием воскликнула Анна Иоанновна.
– Если хотите, государыня, да… подслушивал.
– И ты… об этом говоришь так спокойно?
– С чего же я стану волноваться? Волынский мне не страшен. И я всегда сумею укротить его.
– Ты слишком самонадеян, герцог. Повторяю, я ничем не дозволю тебе обидеть Волынского. Ни раздоров, ни ссор твоих с Волынским я не желаю.
– Ваше величество! Ссориться с Волынским я считаю для себя унизительным и потому только прошу вас, государыня, отдалите его от двора.