– Так точно, ваше благородие.
– Ты наниматься пришел в крепостные сторожа? – обратился к старику смотритель. – Ты из солдат?
– Отставной солдат, ваше благородие… тридцать лет верой и правдой отслужил отечеству.
– И опять служить задумал?
– Отчего же не служить, ваше благородие, когда ноги ходят, глаза еще видят, а руки работать могут?
– Молодчина! А в сражениях был?
– Бывал, ваше благородие, воевал я и со шведами и с турками под командою батюшки-царя Петра Алексеевича; медали имею. – И старик, распахнув полушубок, горделиво показал на две медали, красовавшиеся на груди его солдатского мундира.
– Молодец! Таких служак нам и надо. Я охотно принимаю тебя на службу в крепость. А как тебя звать?
– Петром Костиным прозываюсь.
– Ладно, так и будем звать. Ну, с нынешнего дня ты состоишь на службе в крепости. Обязанность твоя будет состоять в следующем: будешь носить заключенным обед, ужин, следить за порядком. Впрочем, Никифор скажет тебе, что делать, поучит. – И смотритель ушел к себе.
– Видишь, как обстроили мы дельце-то! – самодовольно проговорил сторож, обращаясь к старику. – За это и рублевик прибавить не грех.
– Не один, а два дам, только приставь меня к той тюрьме, где содержится Храпунов.
– Приставить-то я тебя, Петр, приставлю, только, гляди, не выпусти арестанта. Выпустишь, так и тебя и меня насмерть забьют плетьми, да и арестанту твоему не убежать. А если и убежит, то поймают и цепи наденут, а то к стене цепью прикуют его.
На это старик ничего не ответил, а только вздохнул.
– Ты что же молчишь-то? Сказывай: не выпустишь арестанта?
– А если выпущу?
– Да как ты смеешь! Как смеешь! Я смотрителю заявлю, – загорячился крепостной сторож.
– Постой, Никифор, не горячись, простынь маленько. Ты лучше скажи, много ли с меня возьмешь рублевиков за то, что будешь помогать мне в устройстве побега Храпунова?
– Мало за это не возьму, потому что своя шкура дороже денег. А тебе очень надо выпустить Храпунова?
– Известно, брат Никифор, надо! Ведь затем я и подкупил тебя, и в крепость сторожем поступил.
– Ты подкупил меня только затем, чтобы я определил тебя в сторожа, а о побеге арестанта уговора не было.
– Ты только согласись мне помогать, а уже мы с тобой уговоримся. Теперь же ты только покажи мне каземат, где заключен Храпунов. Веди меня скорей к племяннику.
– Ну, пойдем. Теперь, кстати, время обедать арестантам, вот ты и снесешь своему племяннику обед. А парень он смирный, хороший. Да постой-ка, постой!.. Ты говоришь, что Храпунов – твой племянник, а ведь он – барин, у министра важным чиновником состоял. Как же это, он – барин, а ты – простой солдат? – недоумевая, проговорил Никифор.
– Так что же? Разве не бывает, что отец – простой мужик, а сын – барин?
– И то, и то, бывает. Ну, пойдем.
Много трудов стоило Гвоздину добыть фальшивый паспорт на имя отставного солдата Петра Костина; нелегко ему было также подкупить сторожа Никифора, с помощью его проникнуть в Шлиссельбургскую крепость и наняться в тюремщики. На это надо было время и деньги.
Сторож Никифор показал ему камеру, где был заключен Левушка Храпунов, и дал ключ от двери. Майор дрожащею рукою отпер дверь, вошел в камеру и застал своего племянника сидящим у стола, спиною к двери.
Храпунов потерял всякую надежду на освобождение и волей-неволей принужден был покориться своей горькой участи. Помощи он не ждал ниоткуда.
– Лева, племяш, – тихо позвал его старый майор.
Храпунов быстро обернулся и крик радости и удивления вырвался у него.
– Дядя, дядя, ты ли? Как ты попал? Как тебя допустили? – крепко обнимая и целуя дядю, проговорил Левушка.
– Об этом, племяш, после. Ведь я – твой тюремщик. Я нанялся в крепость в сторожа. Ты поймешь, племяш, для чего я это сделал, поймешь.
– Милый, дорогой дядя. Ты не забыл, не забыл меня.
– Тебя забыть? Эх, племяш!
– Но что жена? – бледнея, спросил Храпунов.
– Плачет, покоя себе не видит: все по тебе тоскует.
– Милая, милая! Дядя, голубчик, спаси, спаси меня из этой могилы!.. Ведь измучился я, исстрадался. – И Храпунов тихо, но судорожно зарыдал, закрыв лицо руками.
– Никто, как Бог. Надейся и молись. Я затем и тюремщиком твоим стал, чтобы тебя спасти.
Послышался легкий стук в дверь.
– Прости, племяш, пока, меня зовут. Но опять скоро приду к тебе. – И майор, выйдя из камеры, запер дверь.
В следующие дни свидания повторялись регулярно, и хотя они были непродолжительны, но постепенно Гвоздин рассказал Левушке все, что произошло во время его заключения в крепости, и утешал его надеждой на бегство.
– Только бы случая дождаться, а уж я тебя, Левушка, выведу отсюда, – не раз говорил он Храпунову.