Императрица, пробыв несколько времени в ледяном доме, окруженная придворным штатом и иностранными послами, уехала в свой дворец. Молодых с различными русскими обычаями уложили на ледяную постель и к дому приставили караул, из опасения, чтобы счастливые новобрачные не вздумали раньше утра покинуть свою спальню. Всем было весело, только не новобрачным. Горе, стыд, позор глодали душу князя-шута, а молодая дрожала от нестерпимой стужи.
Пред своим отъездом императрица Анна Иоанновна несколько раз принималась благодарить Артемия Петровича Волынского как распорядителя по устройству ледяного дома.
– Никогда я не была так весела, как сегодня, и благодаря этому веселью даже забыла про свою болезнь, – милостиво проговорила она, протягивая руку Волынскому.
– Я безмерно счастлив, ваше величество, что мои труды и хлопоты по устройству ледяного дома не прошли даром, – целуя протянутую руку, промолвил министр.
– Да, да, я очень благодарна вам, Артемий Петрович, вашим помощникам и принимавшим участие в этой потехе.
Волынский проводил государыню до кареты.
Бирон в этот вечер как бы играл вторую роль, первое же место при императрице занимал Волынский. Во время празднества в ледяном доме государыня почти не обращала внимания на герцога Бирона, на время Волынский отстранил его. Но Бирон не мог забыть это, и в тот же вечер была решена судьба Артемия Петровича.
– Он или я, а двоим нам тесно жить на свете, за свое пренебрежение ко мне Волынский поплатится головой, – тихо, но злобно проговорил Бирон, видя, как государыня внимательна и милостива к Артемию Петровичу.
Темная морозная ночь скрыла Гвоздина и Храпунова, бежавших из крепости. Очутившись на свободе, они быстро, чуть не бегом пошли к Петербургу и в первом же селении подрядили одного чухонца отвезти их в Петербург.
Лошади неслись быстро, и к полудню беглецы добрались до Петербурга, проведя всю ночь в дороге. Не доезжая несколько до Петербурга, майор и Храпунов рассчитались с чухонцем и вошли в город не через заставу, а стороною, через вал; эта дорога была нелегка, они беспрестанно вязли в снегу и попадали в сугробы. Усталые, измученные, беглецы наконец добрались до той улицы, где жила Маруся.
Тяжелую, полную горя жизнь проводила молодая женщина. Мало того, что ее муж находился в тюрьме и она не знала, будет ли он когда-нибудь выпущен, теперь вдруг бесследно пропал и ее последний защитник, дядя-майор. Правда, она догадывалась, что старик отправился освобождать ее дорогого Левушку, но полное отсутствие известий о нем чрезвычайно тяготило и беспокоило ее, и она не раз думала, что дядя либо сам попал в острог, либо погиб.
При ней находились только преданная ей девушка Дуняша да старый дворовый Захар, который раньше был крепостным Гвоздина, а затем подарен им Храпунову. Других наемных слуг Маруся рассчитала, и в числе их находился один, который был подкуплен клевретами Бирона.
Невозможно описать ту радость, с которой встретила молодая женщина своего горячо любимого Левушку. Она и плакала и смеялась, обнимая мужа.
Когда первый порыв их радости прошел, старый майор обратился к племяннику и его жене с такими словами:
– Ну, молодежь, будет вам целоваться да миловаться… надо и про дело поговорить. Необходимо решить, куда нам ехать и где укрыться от наших врагов.
– А разве это надо? – наивно спросила молодая женщина.
– А ты полагаешь, что нам в Питере по-прежнему можно жить? Нет, нам надо бежать отсюда возможно скорее.
– Да, Маруся, дядя прав, нам надо скорее где-нибудь укрыться, – с глубоким вздохом проговорил Левушка.
– Господи, куда же нам бежать, где укрыться?
– Слушайте! Из Питера мы выйдем пешком и, чтобы не навлечь на себя подозрения, оденемся мужиками. В ближайшей деревушке мы найдем подводу до Москвы и в первопрестольной поищем место, где укрыться… Там нас не скоро найдут. А если в Москве нам жить будет опасно, то найдем и другое место… Ведь белый свет не клином сошелся, – проговорил старик майор.
С ним вполне согласились Левушка и его жена, причем решили взять с собою Захара и Дуняшу.
Пока Храпунов и Маруся собирались в дорогу, их дядя сходил на площадь и купил себе и племяннику простые дубленые полушубки и валеные сапоги, а для Маруси – простую же беличью шубенку.