Лже-Анубис спокойно кивнул, так, как обычно это делал Рехмир, когда пытался мне соврать.
— Конечно, говорю же, одно любое желание за Таблицы судеб, — ответил он.
— Хорошо господин, сроки у меня есть?
Он задумался.
— Было бы отлично, если бы ты управился за три года.
— Хорошо господин, — я поклонился ему, — я постараюсь, ведь знаю, что стоит на кону.
— Вот и отлично, — гигантская статуя кивнула, — дары с прошлого похода своего не забудь мне принести.
Я не стал ему отвечать, поскольку рябь пространства исчезла и статуя снова превратилась в камень. Видя, что он ушёл, я осмотрел оставленный мне лист, который для моего-то времени был бы технологическим чудом, а по местным меркам так и вообще, магией наверняка несусветной. Но нужно было отдать должное, что если его просто держать в руках не зная, как он активируется, то только на ощупь он отличался от простого листа папируса. На нём наверняка даже можно было что-то написать чернилами при желании. Я, разумеется, таким кощунством не собирался заниматься, но очередной раз убедился, как высокотехнологическая вещь была хорошо замаскирована под местные реалии.
Аккуратно попробовав его сложить, я понял, что его хрупкость, только кажущаяся, порвать его или сломать оказалось делом непростым, так что облегчённо вздохнув, я зажал его в руке и пошёл на выход, где меня уже ждали. Жрецы выпученными глазами смотрели на меня, видимо ожидая чего-то необычного, но я их обломил.
— Можете приносить жертвы Анубису без меня, — повернулся я к верховному жрецу.
— Его величество отбывает? — осторожно поинтересовался он.
— Скорее всего теперь уже завтра, — я вспомнил про ожидающего меня снаружи главу нома, — или есть то, что ты хотел со мной обсудить?
— Я хотел пригласить Его величество на завтрашние церемонии, — смутился он, — верующим будет приятно, если их посетит сам царь.
— Не буду ничего обещать, решу это вечером, — я кивнул и пошёл в окружении охраны на выход, взяв по пути у Хопи свой пояс с мечом и кошельком, в который незаметно положил данную мне демоном вещь. Жрецы проводили меня и низко поклонились, когда я забрался на колесницу и забрал у ожидающегося меня главы нома вожжи.
— Его величество удостоит меня чести отобедать с ним? — поинтересовался он.
— Показывай дорогу, ты мне ещё должен конец своей истории, — согласился я.
Он поклонился и стал показывать куда ехать. Весть о том, что я прибыл в город уже облетела его весь, так что вскоре пробираться через скопление людей стало проблематично, поскольку горожане стекались к нашей процессии и опускаясь на колени, начиная петь гимны-молитвы в мою честь.
— Его величество очень любят в Каса, — заметил глава нома, — его мудрые решения уже принесли многие блага простым жителям.
— Это какие? — удивился я, не припоминая за собой ничего подобного.
— За последний год сильно уменьшилось количество обязательных работ на царей и жрецов, — стал спокойно перечислять он, — судьи и сборщики налогов стали осторожнее брать взятки, с оглядкой на меджаев.
— А что сами меджаи? — мне было интересно мнение постороннего человека.
— Изменились мой царь, — осторожно ответил он, понимая, что и кому говорит, — причём в лучшую сторону, это отмечают все вокруг. Порядка стало больше в городах, воров меньше. После нескольких показательных казней со снятием кожи, желающих украсть чужое имущество значительно поубавилось.
— С воров снимают кожу? — изумился я, — кто об этом распорядился? Не слишком ли жестоко?
Мужчина сам удивлённо посмотрел на меня, затем ответил.
— Об этом пришёл приказ из Фив, от Его величества Менхеперры. Мой царь и отдал такой приказ.
— Мда? — я скептически на него посмотрел, — и что на этот счёт говорят люди?
— После прочтения того, что выбили на установленных в городе победных стелах мой царь, о походах Его величества в Нубию и на Ханаан, желающих задавать опасные вопросы о методах правления Его величества значительно поубавилось, — ещё более осторожно, чем вначале, ответил мне глава нома.
Я хмыкнул. Что там было выбито я уже один раз в Абидосе видел. После устроенного мной там массового человеческого жертвоприношения, говорить о том, что истории на стелах сильное преувеличение было мягко говоря неразумно, всё равно в это никто бы уже не поверил.
— То есть жизнь стала лучше? — решил я продолжить разговор.
— Определённо мой царь, — ответил он.
— Ты вообще первый, кто мне об этом говорит так открыто, — заметил я.
— А мне нечего бояться мой царь, — толстяк пожал плечами, — у меня нет семьи, а моя жизнь ничего не стоит.