— Стоять! — крикнул Бубенцов из-за решётки. — Это он! Не дай уйти!
— Мой! Он мой!.. — извиваясь, протягивая меж прутьями руки, пронзительно вторил Шлягер.
Никто не обернулся на заливистый лай Бубенцова, на тоскливый вой Шлягера. Борьба у входа продолжалась. Наконец копошащаяся масса стала вываливаться наружу, в тёмный проём входной двери. Метался по клетке Адольф Шлягер, стеная от бессилия и отчаяния. Вопль Шлягера отдавался во всех закоулках. Возбудилось, застучало, заголосило отделение на разные лады. Так бывает, говорят, и в психиатрических больницах, когда буйство одного пациента, вызывает целую лавину всеобщего мятежа.
Вытолкав бродягу за дверь, вернулись полицейские. Бунт гасили беспощадно. Шлягеру и Бубенцову перебили дыхание.
— Не знаю их! — предательски отрекался Поросюк, прыгал по камере, хватая карателей за руки. — Ведать не ведаю!
И за каждый свой выкрик получал дубинкой по рёбрам. Бермудес же благоразумно сидел в самом углу, даже как будто бы дремал. Один из курсантов сунулся к нему, но не смог пересилить себя. Невозможно было ударить столь импозантного человека. Молча отступил.
Усмирив мятеж, полицейские покинули отделение. Муха принялся избавляться от балласта. Выволок из клетки Поросюка, выпустил Бермудеса. Крепко взяв за шиворот извивающегося Шлягера, вытолкал за дверь. Вернулся, тяжело дыша. Зачем-то понюхал ладони, поморщился, тщательно вытер их платком.
— А ты сиди пока, — сказал беззлобно Бубенцову. — Думай, где деньги добыть. Большие деньги!
Дознаватель угнездился в дежурном кресле, уткнулся в бумаги. Тишина и покой установились в опустевшем отделении. Уютно светились огоньки ёлки, переливались праздничные гирлянды.
Бубенцов прилёг на жёсткие доски, попытался задремать. Но задремать не удавалось. Хмель уже потерял весёлую силу, выветрился, угас, улетучился из крови. Поползли в голову унылые размышления. Душою стала овладевать тревога, с каждой минутой усиливаясь. Ерошка наконец-то стал осознавать, в какую малоприятную историю вляпался. И неизвестно, которая из историй была страшнее. Дело, вероятно, уголовное, догадывался Ерошка. Нападение на полицейского. При исполнении. Но почему-то росло в нём убеждение, что вторая-то история, история с пропавшей сумкой, для него гораздо опаснее. При всей её глупости, несуразности, в ней заключалась пугающая тайна.
Внезапно меж запахов табака, пота и алкоголя просочился весенний запах ландыша. Дознаватель Муха поднял лицо от бумаг. В служебное окошко заглядывали две девицы. Одну из них знал очень хорошо. Это была известная проститутка Настя Жеребцова из Полоцка, работавшая в его владениях на Таганке. Настя была весёлая, неунывающая девушка с маленькой, гибкой фигуркой, яркими глазами под русой чёлкой. Славное лицо золотело от веснушек. Напарница её, чернявая и пышногрудая, со сросшимися у переносицы бровями, приехала совсем недавно из Львова. Звали её, судя по документам, Горпина Габун.
— Привет, Виталий! — запросто сказала Настя.
Муха весело кивнул в ответ.
— О! Шершень ля фам! — отозвался он, поднимаясь с места. — Обидел кто?
— Кто ж нас обидит? Мы по делу. У тебя человек сидит, — сказала Настя. — Вон тот, скорее всего. Вихрастый. Просили отпустить. Настоятельно.
Муха, прищурившись, недоверчиво изучал лицо Насти, затем перевёл взгляд на лицо Горпины.
— Убедительно настаивали, — со значением повторила Настя.
Улыбка сошла с губ дознавателя. Он догадливо встал с кресла, вышел из дежурного помещения.
— Он один тут... Вихрастый, — придвинувшись вплотную к девицам, тихо произнёс Муха. — Ну?
Жеребцова сунула в нагрудный карман Мухи сложенные купюры. Движение её руки продолжалось всего лишь полсекунды. Но опытный дознаватель безошибочно определил, что в перегнутой пополам пачечке ровно десять сотенных.
— За него люди подписались, — пояснила Настя. — Штука здесь.
— За придурка? — удивился Муха. — Кусок отвалили? Знатно! Проблемка, правда, имеется. Герой ваш Саню Рыбоедова ударил. При исполнении. В травмпункте фиксирует.
— На вот тебе шоколадку, — сказала Настя. — Можешь придумать что-нибудь?
— А голова на что?! — сказал Муха и ударил себя ладонью по загривку. — Будем думать.