– Но? – впрочем, невозможно представить себе и одного человека, что не счёл бы лаконичность речи его собеседника за более лучшее качество, чем болтливость Фридриха.
– Видишь ли, это займёт некоторое время… сам понимаешь, что это не обычная валютная операция. Ты же не будешь против, если я выдам тебе награду после того, как мы закончим дело? Примерно к тому моменту я как раз закончу, – пока Фридрих продолжал заливать мозг слуги различными ненужными ему подробностями, он сам был настолько тронут подобным отношением Фридриха к нему, что у него даже пробилась слеза. Слишком нечасто простолюдины испытывают подобное справедливое и, что ещё более важно, равное обращение от тех, кто гораздо более высок статусом. Даже не подозревая о прошлой жизни Фридриха, о которой не забыл, пожалуй, только самый внимательный читатель, отличающийся прекрасной памятью, он, тем не менее, почувствовал определённое родство с Фридрихом. Хотя социальная дистанция между ним и юным герром, вбитая ему в голову ещё в детстве и отпечатанная, словно стигма, в самом его естестве, разумеется, не давала осознать этого полностью.
– Да, разумеется, конечно, юный герр! Этому, однако, как он полагает, стоит знать, что вы собираетесь предпринять далее, юный герр… – разумеется, ему ничего не оставалось сделать, кроме как отринуть столь противоестественное для него чувство родства с аристократом, что, наверняка, просто скрывает своё высокомерие…
– Хватит уже обращаться к себе на «Этот то… этот сё…». Веришь или нет, но меня бесит, когда ты так говоришь. Чувствую себя мерзким ублюдком, когда ты так унижаешься. Так что прекращай всю эту свою фетишистскую тему и начинай уже говорить, как человек. Особенно в моём присутствии, – а вот и первая критическая ошибка – воспитание Фридриха из того мира слишком сильно отпечаталось на нём, чтобы он мог и дальше терпеть подобный бред. Долой сословные ограничения! «Liberté, Égalité и Fraternité», как крик души и наш девиз! Ну, а если серьёзно, то у него просто кончилось терпение. Не каждый из нас смог бы столь долго терпеть подобные анахронизмы (для него они именно ими и являются) в общении, так что давайте просто пожмём ему руку за то, что он вообще начал это делать…
– Эм… простите, юный герр, но этот не совсем понимает, о чём вы говорите. Имеет ли этот право на объяснение? – естественно, так просто не ликвидировать последствия многовекового вбивания подобных токсичных отношений между представителями разных сословий, но он хотя бы попытался…
– Ох, буду проще – общайся со мной, как с «почти равным». Мне надоели все эти твои вечные «Этот… этот…» и прочее дерьмо, так что я тебе приказываю – общайся со мной менее… официозно..? В общем, ты понял меня, – но у него всё ещё есть огромная власть над солдатом, так что он просто приказал ему «выражаться правильно». Так что тому пришлось, невзирая на возможные опасения, подчиниться, как бы забавно это не звучало…
Глава 8. Честь корпоратократа
… Спустя некоторое время, в том же закутке …
– В общем, что я хотел сказать… ах, да. Пришла пора выжидать. Я займусь конвертацией этой валюты, ты же пока наблюдай за действиями Шульца. О важных вестях докладывай мне немедля, если это не грозит раскрытием нашей маленькой интриги, понял? – и ведь действительно, разговор между этими двумя всё ещё продолжался, несмотря на короткий антракт, связанный со сменой мизансцены.
– Так точно, юный герр, – так что да – этот Водевиль лишь набирает обороты.
– Тебе так нравится бесить меня? – впрочем, вернёмся к нашим актёришкам. Как вы видите, один из них явно недоволен тем, что другой не подчиняется новым правилам их маленького спектакля на двоих.
– Извините, юный герр, но, при всём уважении к вам, я не могу этого себе позволить. Иерархия существует не на пустом месте. Ваш верный слуга, несомненно, значительно ниже вас как по рангу, так и по статусу, так что обязан соблюдать определённые нормы и правила, установленные в нашем закрытом обществе [о военном сословии]. Это называется дисциплиной. Только она и отличает человека, вроде меня или вас, от варваров, поэтому извините ещё раз, но ваш верный слуга не собирается ронять гордость собственного цеха неуместным панибратством с начальством. Осознавая всю тяжесть своего преступления, я готов смиренно принять любое наказание за нарушение субординации и дисциплины… – вероятно, стоит воздать ему должное, так как он не стал любезничать и не стал искать прощения. Нет, он не стал убегать от возможной кары за непослушание. Он вынул свой меч из ножен, после чего, преклонив колено и голову, аккуратно подал оный своему герру, смиренно ожидая наказания. Вот – честь, достойная подражания!