Огромная, немыслимая чёрная стать его поражает, головная труба и колёса придают уверенности: а если бы он ещё и поехать мог…пар пустить и гудок подать (как в известном анекдоте). В его зоне чувствуешь себя неказистой козявкой (до Pilsner Urquell)…
(Поневоле вспоминается Венедикт Ерофеев: «Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян».)
Это ли не правильная постановка нашего отношения к проявленному миру?
Последние сомнения, всё-таки, не покидают меня – не зря ли я тормознул, не ошибся ли? Огляделся….
Всё-таки тайваньцы – они другие – нет такого решительного размашистого шага, сосредоточенно – отрешённого следования заранее поставленной шефом цели; при прочих равных, они улыбчивые, разреженные и добродушные.
В который раз удивляешься, как не возвратишься в Москву, завидки берут, такое впечатление, что все вокруг точно знают, даже в маршрутке, куда и зачем они бегут, гонят, спешат, добиваются, не помня себя, уверены в том, что было до, и что будет после… Сам же в вечных сомнениях, не уверен ни в чём и готов положиться на волю всевышнего… Ну да каждому своё место, и все будут научены богом…
Рядом расположилась группа студентов, счастливы и закатываются хохотом по ерунде…Парень один (красавчик) всё время подскакивает и пускается в хип-хоп пританцовку – ему просто трудно усидеть…
А мне легко, очень легко усидеть, особенно с Pilsner Urquell…
Невдалеке от могучего паровоза расположены качели, такие двухместные, для влюблённых.
Неожиданно подтаскивается к качелям старик с детской коляской.
– Ну, думаю, сейчас начнётся, выгрузит своего спиногрыза внука/внучку и пойдут вопли, плачи канюченья и все вытекающие…
Внезапно вместо спиногрыза старик выгружает одну за другой трёх псинок, типа карликовых пуделей, одна из которых, одетая по последнему слову собачьей моды, тут же мчится ко мне здороваться…
– ну здравствуй, здравствуй, я бы тоже тебя обнюхал, только я перед тобой, неуклюжий неумёха…
Отгуляшись, все четверо двигаются опять к качелям, и старик усаживает всех псинок на качелях и начинает их раскачивать…
– восторгов псинкам нет предела…
Потом он всех грузит в открытую коляску, и они двигаются, все три псинки прозорливо смотрят вперёд…
Следующими меня окружают и обосновываются вокруг велосипедные экстремалы:
– угадываю по лицам и велосипедам с огромными шинами, что они только спустились с гор, я очень хорошо знаю это ощущение отрешения после гор, это не что-то здесь в долине, сердце осталось в горах, внутри всё поёт и играет…
Случайностей на этом свете не бывает, я среди них оказываюсь за своего,
– ну подумаешь, сидит человек с Pilsner Urquell, прохожим, свидетелем, наблюдателем, что такого…
С молодыми вообще – хорошо, они мало чему удивляются, просто принимают, в то время, как мимо гуляющие “пожившие” – оглядывают, всматриваются, удивляются, анализируют, а нечего анализировать…
Луше паровоза всё-равно нет ничего на этом свете…
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЗИМЫ
Небо без облачка!
Навернулся
На замёрзшей луже.
Утренний ледок.
Цокотят по улице
Зимние сапожки
Замёрзшую лужу
С криком хааа
Пробью каблуком
Искрятся лужи
Дразнящее нахал
Лишь прибавляет сил
основа всех основ – безделье
безмерно очарующее зелье
не брошу я вовек курить сей фимиам
да глупостью смешить донельзя милых дам
деньрожденьевские причуды
Летняя эстрада
Смешит лысина
Конский хвост
Я с Радом радоваться рад
Я с Радом всем не Радам рад
Я с ним иду как в Детский Сад
Я с ним и кашу сьесть смогу
Но только если он прикрикнет – через не могу!
У бога попросил не то чтоб откровений
Но чисто по-простому – вдохновений
На дальнозоркие минуты ночных бдений
И утренний апофеоз отдохновений
Под перстом указующим его – свершений