Дворцовые коридоры пахли пылью и плесенью, но весна уже вторгалась в распахнутые окна. Путешествуя по бесконечным галереям, где на стенах разбегались змеиные клубки трещин, он часто думал об удивительном свойстве природы:
" Какой бы унылой и длинной не казалась зима, придет срок, и брызнут из земли живительные соки. Зеленый дымкой покроется уродливая нагота леса. Мир засверкает свежими красками, окунется в веселый водоворот новой жизни, будто и не было умирания осени. Но что чувствует на этом праздничном застолье прошлогодний опавший листок? Новая весна уже не вольет в его жилы живительную влагу, а солнечное тепло лишь ускорит гниение. Сколько угодно можно философствовать, что из твоего праха возникнут молодые побеги, но ужас и тоску собственного ухода не пересилить никакими рассуждениями о вечном круговороте природы. И одним лишь богам известно, как долог и труден путь сквозь тлен и распад к новой жизни..."
Шаги императора отдавались эхом в пустых коридорах. Часовые, увидев его, прижимали к плечу копья, выпячивали грудь и тянули вверх подбородок. Утренние лучи играли на начищенных латах. Однако даже рассеянный взгляд мог заметить, что у дворцовых гвардейцев нет уже былого рвения и выправки. Да и самих караульных постов становилось все меньше и меньше. Каждое утро начальник стражи докладывал, что дворец под надежной охраной. С высоты трона император смотрел на его зачесанную лысину, могучую, как у быка, шею и понимал, что бывалый вояка врет. Впрочем, врали императору все: хранитель казны, первый советник и даже верховный жрец. Только по вечерам оставаясь наедине с начальником тайной службы, он узнавал, как далеко зашел процесс распада. С каждым месяцем доклады становились все мрачнее. Похожие на маслины глаза хранителя государственных тайн скользили по складкам пурпурной императорской мантии. Худое как лисья мордочка лицо всегда оставалось бесстрастным, а ровный спокойный голос вещал о том, что у империи нет уже ни денег, ни армии, ни людей готовых отдавать жизни и силы на благо дряхлеющей отчизны. Слушая его, властитель тоскливо смотрел вдаль. За оградой дворцовых садов ровными рядами сбегали с холма плоские крыши богатых кварталов. Когда-то теплыми весенними вечерами рабы выносили наверх кресла, и владельцы особняков любовались закатом. Теперь лишь изредка можно было увидеть сгорбленную фигуру слуги, подметающего крышу. Аристократы давно перебрались в загородные виллы, превратив их в настоящие крепости. Там каждый мнил себя маленьким императором, угрожая повесить на воротах любого судебного пристава или сборщика податей. Бедные кварталы, наоборот, в последние годы все больше походили на грязный переполненный улей. Оставляя землю на произвол сорняков и диких зверей, бедняк перебирался в черту городских стен, наивно полагая, что здесь он под защитой.
Отрываясь от своих невеселых раздумий, император слушал о казнокрадстве, об участившихся разбоях на дорогах, о массовом дезертирстве в пограничных гарнизонах. Он понимал, что это правда. Но его начальник тайный службы тоже лукавил, разыгрывая какую-то свою партию. Если, следуя его советам, сменить высших сановников, доклады сразу изменят тон.
"Но изменится ли что-нибудь в стране? Зато сам окажешься коронованной пешкой в цепких пальцах. Так что лучше уж ничего не менять..."
Миновав "царскую" галерею, где сводчатую крышу подпирали императоры прежних династий, он вышел на мощеный мрамором внутренний двор. С высоты пьедесталов сурово смотрели изваяния трех легендарных вождей его народа. Отполированные складки солдатских плащей в подтеках от птичьего помета. Трещины, словно шрамы на мужественных лицах, и под холодными каменными взглядами хотелось вжать голову в плечи. Презирая боль, не зная усталости, его предки шли от победы к победе. Много веков выковывался скипетр империи, а теперь он вот-вот выпадет из слабых рук.
Четвертый пьедестал пока был пуст. По традиции здесь должна стоять статуя правящего императора. Предшественника уже успели убрать. Уменьшенная копия парадного изваяния отправилась в "царскую" галерею, а вот нового главу империи еще не вознесли на подобающее место. Проходя мимо грубо обработанной каменной глыбы, он провел ладонью по пыльной поверхности пьедестала. В голове промелькнула неожиданная мысль:
" Как насмешлива порой судьба! Новых императоров у страны может быть уже и не будет. И если скульптуру успеют закончить, статуя самого жалкого правителя навсегда останется рядом с великими. Хотя возможно какой-нибудь вождь варваров тоже решит увековечить здесь свою память ."
В малом тронном зале ожидала приема шеренга придворных. Проходя мимо, он краем глаза видел, как склоняются перед ним блестящие от жирной помады головы. Водрузив тщедушное тело в главное кресло империи, прервал хор приветствий, и распорядитель церемоний объявил о начале утренних докладов.
Залетевшая в зал первая весенняя муха, с радостным жужжанием кружила над диадемой. Отслеживая ее полет, император откровенно скучал. Сановникам тоже было скучно. Стараясь быстрее закончить доклад, они комкали фразы. Еще лет десять назад никто не осмелился бы на такую небрежность, но видно пришли другие времена. И все же маховик государственной машины продолжал вращаться. Каждое утро сановники, отдавая дань традиции, приходили в этот зал. В их докладах среди мутных протоков лжи можно было выловить и частички правды. Кто-то в стране еще чинил дороги и крепостные стены, кто-то, месяцами не получая жалования, нес гарнизонную службу. Меч правосудия иногда еще настигал неудачливых разбойников. Дряхлое тело некогда могучего государства продолжало отбрасывать внушительную тень, и этот оптический обман помогал сдерживать демонов хаоса. Император искренне наделся, что какое-то время продержится хотя бы существующее положение дел.
" Пускай многие считают его бедственным, настоящие беды еще впереди. Эти унылые годы многим еще покажутся золотым веком!"
Наконец-то доклады завершились, и сановники ожидали разрешения покинуть зал. Перед тем как поднять руку и произнести традиционное напутствие, император осмотрел застывшую перед ним шеренгу. Уже не в первый раз он отмечал необычайное сходство. Люди разных возрастов походили друг на друга больше чем родные братья.
" Они словно собаки одной породы!"- брезгливо подумал император, и вдруг его осенило:
" А ведь это близко к истине!"
Веками жестокая селекция создавала особую человеческую породу. Только ее представители могли выживать около императорского трона. Умение угадывать настроение самодержца, плести интриги, клеветать на соперника входило в основы этой школы выживания. При этом полезные для государства качества были лишь помехой в освоении науки царедворца. Человек, искренне радеющий за дело, рано или поздно совершал оплошность: попытался оспорить глупый приказ, возражал против назначения фаворита, доносил до монарших ушей неудобную правду. И тут же безжалостный нож селекционера выбраковывает неподходящую особь. В прежние века, когда в стволе государственного древа еще циркулировали живительные соки, талантливых и энергичных людей порой выносило к самым вершинам власти. Это они расширяли границы империи, очищали моря от пиратов, реформировали учреждения, созидали и строили. Они были опорой страны, но угрозой для дворцовой породы и тем подписывали себе приговор.