Не поняв в итоге истинного настроения Великой княгини, Шешковский осознал, чего именно хочет Екатерина.
— Я мог бы помочь Вашему Высочеству, — выдавил из себя глава Тайной канцелярии.
Да! Он решил содействовать воссоединению семьи, ибо это богоугодное дело. Вместе с тем, Степан Иванович помнил, такое не забудется, историю с Иоанной Шевич. Отвлекаться императору на дела сердечные в то время, как вокруг и война и заговоры? Тем более, что для наблюдательного Шешковского не прошло мимо и отношение императора к своей жене. Тянет Петра Федоровича к ней, но он все силиться, сопротивляется, показывает сильную личность. Вместе с тем, ничего плохого, относительно поведения Екатерины в последнее время, Степан Иванович сказать не может. И, если бы Екатерина вела некий затворнический образ жизни, находилась в плохом расположении духа, то, да — это было бы подозрительным и даже опасным. Но жена императора чаще веселится, но в меру, способствует поимке шпионов, деятельно занимается порученными Петром Федоровичем делами. Может и сладится что у них?
— Не беспокойтесь, Степан Иванович, Вы не ошибаетесь. И еще… при дворе появился один молоденький, слишком молоденький, польский шляхтич, который своими взглядами и томными вздыханиями может меня, в некотором роде, поставить в неловкую ситуацию. Посмотрите, будьте любезны! Еще не хватало из-за польского мальчишки вновь примерять монашеские одежды и выбирать монастырь! — сказала Екатерина, вновь без смешинки в глазах.
Она действительно опасалась, что Станислав Август Понятовский ее дискредитирует. Глаза женщины то и дело задерживались на красавце-поляке. Женщина думала, что еще хорошо, что этот мальчишка слишком юн, чтобы воспринимался полноценным мужчиной, а то Катерина могла и наделать фатальных глупостей.
— Всенепременно, Ваше Высочество! — бодро ответил Шешковский.
— Благодарю! — вновь весело сказала Екатерина и приподняла свой бокал красного сухого вина, иное медикус Кашин наотрез запретил пить будущей трижды маме.
Глава 8
Глава 8
Вена
11 июля 1752 года
Переход к австрийской границе показался менее энергозатратным, чем до Константинополя. И дело было не в расстоянии, хотя и в нем, но посредственно. Местным обывателям не было никакого дела, кто там вообще едет. Крупные отряды турок уже проходили по местным дорогам, их били, некоторые, более крупные силы пропускали. Чуть меньше четырех тысяч всадников, вооруженных и готовых к любому противостоянию — та мощь, связываться с которой не станет ни одна сила в регионе, ни старая, но ново рождающаяся.
И в это время по всем Северным Балканам бушевала гражданская война. Именно, что так. Лояльных османам славян, и не только, за столетия турецкого ига накопилось преизрядное количество. Конечно, могли иметь место, да что там, чаще так и было, когда люди вспоминали старые обиды и, используя неразбериху и отсутствие внятной власти, устремлялись резать друг-друга.
Подобное порождало нескончаемые вереницы повозок в сторону России, еще той, которая располагалась несколько месяцев назад за голубыми водами Дуная. Хотя какие там синие? Темно-серые! Но один великий человек написал вальс про «голубой Дунай», чего уж нам менять образ. Теперь Российская империя стала еще обширнее и пока неясно в каких именно пределах станет распространяться моя императорская власть. Люди же шли в поисках спокойствия и порядка. Таким беженцам мы были рады, заселение Новороссии шло более интенсивными темпами, чем в иной истории.
В подобных условиях хоть ты Миниха клонируй, или обратись к Высшим силам, чтобы Потемкин сиюминутно повзрослел, да был не глупее, чем в иной реальности. Нужно разбираться с делами и в Константинополе и регулировать миграцию в Новороссию. Но справимся, у нас выхода нет!
Вместе с тем, подобное состояние дел, как я надеялся, ища хоть что-то позитивное в гражданском противостоянии на Балканском полуострове, станет одним из весомых аргументов в пользу установления Российской империей своей власти в регионе. Создание военных баз в Болгарии, Сербии, не должно казаться ударом по вероятному суверенитету рождающейся государственности. Напротив, русские солдаты должны ассоциироваться с порядком и спокойствием. Ну и с тем, что истинного голода не случится.
Я потратил преизрядное количество собственных средств на покупку продовольствия, которое собирался раздавать… к примеру, детям. Опять цинизм и популизм? Истинно так! Но и тысячи деток будут сыты. Кормить же всех подряд даже я, со своими миллионами, не смогу. Да и не нужно этого делать, поля распаханные есть, скот, пусть и в меньшем количестве, чем до наших войн с османами, но имеется. Но главное — мы не станем грабить. Это уже большое подспорье к быстрому восстановлению стабильности.
По-хорошему, нужно было бы вдумчиво отнестись к славянам и грекам, которые вот так, для многих, вдруг, избавились от турок, но заполучили русских. Для обывателей, да и, в некотором роде, элит и купечества, пока не понятно, какая из зол хуже. Я осознавал, что, как только залезу в этот клубок проблем и противоречий, то выпаду из остальной политической повестки на полгода, не меньше. В условиях войны? Пока разбираться будет Миних, искать те здоровые пророссийские силы, которые позволят избежать и большой крови и создать систему, при которой будут соблюдены и российские интересы, и коренных народов.
А пока мы чуть более быстро, чем мерно, шли в сторону Белграда, чтобы уже там я пересел в подобающую статусу карету и пересек границу с Австрией. Крестьяне, при виде нашего воинства, разбегались в стороны, леса или горы, прятались в камышах. Еще бы! Целое войско шло к Австрии. Кто его знает эти политические расклады? От военных, особенно во время войны, нужно держаться подальше, даже от своих соотечественников.
А вот на границе нас остановили и попытались промурыжить бюрократическими издержками. Впрочем, почему это они попытались? Таки сделали это! Лишь, когда мне пришлось раскрыть свое инкогнито, бравые хорватские гусары, которые дежурили на границе, согласились пропустить тысячу кирасир, ну и четыре кареты. Не приветливо встречают союзники. Чую, что дальше эта неприветливость только усугубится. Это еще вполне лояльные к России хорваты. Они, пусть в большинстве и католики, но славяне же! А мы освободители славян от турецкого ига!
Моя чуйка про несамое лучшее отношение к России со стороны Австрии и ее общества, переросла в четкое убеждение, что отношения между нашими странами на грани вражды. Если бы не война с Фридрихом, не удивился бы, когда австрийцы уличили момент и вступили в войну на стороне османов. Газеты, которые я читал, в унисон кричали одно и то же: «русский Константинополь недопустим!», ну а лейтмотивом всего чтива было сравнение меня и Фридриха Прусского. Как не сложно догадаться, оба мы выглядели неприглядно, но Гитлер… конечно, Фридрих, чуть более зловеще.
Действительно ситуация очень похожа на ту, что была во время Второй мировой войны и, последующей за ней, Холодной войны. Получается, я Иосиф Виссарионович? Пусть он и был сложной, противоречивой, личностью, но точно — личностью! Этот факт, что и я становлюсь личностью в масштабах мировой истории, грел душу и сознание. Чего уж там, и я слаб, ибо падок до гордыни! Но с этим недугом борюсь… уже вторую жизнь.
Где всегда пребывают монархи, прежде всего католики, когда нужно принимать тяжелое решение, но очень не хочется? Правильно, молятся! Хорошее прикрытие своим дурным поступкам. Именно так! Я в этом мире человек более богобоязненный, чем в иной жизни, где не страшился ни черта ни Бога, не откажусь о слов, что религиозностью прикрываются для свершения гадостей.
А не гадостью и подлостью было многочасовое моление Владислава II Ягеллона на Грюндвальдском поле, когда пехота союзника, литовского князя, Витовта, умирала, но не сдавалась? Это были Смоленские и Брянские хоругви! А после того, как тевтонские рыцари измотались в битве, польская конница ударила, наконец, по немцам. И победили?.. Поляки! Не литвины, а именно поляки!