— Ренар.
— Что?
Ее бедро опять горело там, где он коснулся ее.
— Йорг Ренар.
— И ничего, что ты взял его имя — имя того, кто убил маленького Уильяма и милую матушку Роуан?
— Лучше, чем взять имя моего отца.
— Вместо этого ты взял имя его брата? Человека, которого ты пытаешь в заточении? Чего взъелся, я слышала, как гвардейцы говорили, что ты убил Харрана и еще одного хорошего человека, чтобы добраться до его сына.
Он наклонился ближе.
— Может, я взял это имя, чтобы оно напоминало мне о цвете моей души.
Он вдохнул ее дыхание, пахнущее корицей.
— И только это было нужно, чтобы совратить тебя, Йорг? Быть чуть менее проклятой?
Он отвернулся от нее и посмотрел на Кая, сидящего в темном углу.
— Убирайся.
И тот убрался — мелькнул нежеланный дневной свет, холодный и мрачный, и Кай исчез.
— Я все еще хочу убить тебя, — сказал Йорг, уже совсем рядом.
Челла закрыла его рот своим.
Она пробежала пальцами по его плечам, запустила руки под дорожную тунику, прикоснулась к твердым горячим мышцам спины, расчерченным старыми шрамами, следами тяжелых клинков и мелкими порезами, тысячью ран от терний. Он двинулся на нее, высокий, тяжелый, темная волна волос накрыла их, царапнули ожоги, когда он нашел впадину на ее шее.
Ее пронзило что-то горячее и влажное, внезапный прилив, вышибающий дыхание, поднимающий над землей. Жизненная сила, которой она сопротивлялась, смыла все сопротивление, безжалостная, как весна. Она яростно вцепилась в него, ожидая. Он поднял ее легко, без усилий, швырнув к обитой стене кареты. Что-то в ней дернулось — вдруг кучер решит, что это сигнал остановиться, и Гвардия соберется вокруг? Йорг подался к ней, и все прочие голоса стихли. Его желание пробудило в ней ответ, жажда сочилась из каждой клетки его тела, говорила языком прерывистого дыхания.
Их тела яростно столкнулись, плоть познавала плоть, она напряглась под его тяжестью, рука откинулась, сжалась, раздирая подушки. Снаружи похрапывали лошади, ржали кобылы и топали жеребцы, откликаясь на потоки энергии, на запах их вожделения. Йорг снова приложил ее о стену, еще жестче, и карета качнулась вперед, кони перешли на рысь, не обращая внимания на крики возницы. Черные юбки задрались ей на бедра.
Йорг вошел в нее, быстро, грубо — лишенное нежности совокупление людей, разрываемых жаждой. Челла поднялась навстречу, всеми силами, никакого утешения не давалось и не принималось. Они совокуплялись как дикие кошки, сдерживая инстинктивную агрессию, — союз, продиктованный древней глубокой потребностью, — но не могли остановить бурлящее вокруг насилие, готовые разъединиться с воплем в момент разрядки.
— Довольно!
Йорг сбросил ее с себя и откинулся на противоположную скамейку, там, где его не достали бы ее ногти, кровь стекала из уголка рта.
— Я… я скажу, когда будет довольно, король Ренар.
Она выплюнула слова, с трудом дыша. Ей хотелось большего, но это убило бы ее. Каждый сантиметр ее тела горел огнем пробужденной жизни. Йорг оказался ключом к замку. Возможно, подошел бы любой другой мужчина, но казалось правильным, что это был он.
Йорг откинул назад слипшиеся от пота волосы и подвязал узкие штаны — пояс был безнадежно поврежден.
— Не уверен, что вы на ногах удержитесь, мадам.
Мелькнула лукавая ухмылка. В этот миг он казался совсем молодым.
— И так вершится дипломатия на Конфессии? — спросила она. Сердце все еще колотилось, она лежала в тепле и влажности.
— Доберемся — посмотрим. — Йорг подобрал с пола несколько оторванных пуговиц и потянулся к двери. — А когда меня коронуют, настанет время для нашего последнего поцелуя.
Можно подумать, она преклонит колени, чтобы поцеловать его руку. Какое высокомерие.
— Возвращаешься к своей милой, Йорг?
Челла изобразила улыбку, которая не подходила к губам.
— Она слишком хороша для такого, как я, Челла. Я безнадежно испорчен, я такой. — Он снова сверкнул улыбкой и открыл дверцу. — Только подберись к моему сыну — убью. — И исчез.
40
Я пустил Брейта легкой рысью, проехал мимо гвардейцев, сопровождавших делегацию Затонувших Островов, и приблизился к золотой армии, окружающей делегации Анкрата и Ренара. Катрин и два голоса от отца, я и мои семь.
Катрин узнала бы. Как-то да узнала бы, даже не заходя в мои сны, почувствовала бы на мне запах Челлы. Миана просто покачала бы головой, как мать, хотя вообще-то она сама еще ребенок. «Никогда не говори мне, я не хочу знать». Вот все, о чем она когда-либо просила меня. И я как мог выполнял эту просьбу. Конечно, она заслуживала лучшего, но дать ей это мог лишь человек, который был бы лучше меня.