Этот укол честности задевает меня. Почему, черт подери, мир должен быть жесток по отношению к ней? Она не должна страдать, потому что какой-то монстр причинял ей боль. Мир должен работать не так.
Я приподнимаю ее подбородок, изучая лицо. Если бы мог, то избавил бы ее от боли. Но существуют вещи, которых даже моя магия не может коснуться.
— Как на счет того, чтобы я сделал тебя королевой на ночь? — говорю я.
Прежде чем у нее есть шанс ответить, я высвобождаю магию, уговаривая светлячков подлететь к нам. Один за другим они перелетают через мое плечо, направляясь к очень смущенной Калли.
Насекомые делаю круг, прежде чем опуститься на голову.
— У меня жуки в волосах, — утверждает Калли.
— У тебя корона, — ухмыляюсь я и облокачиваюсь на каменную стену.
Однажды ты будешь носить другую корону…
Один из светлячков соскальзывает с волос, падая на ее шарф, прежде чем скрыться под футболкой.
— О, боже! — Ее глаза становятся с блюдца, отчего я не могу не засмеяться.
— Озорные жучки, — ругаюсь я, — держитесь подальше от хорошеньких человеческих грудей.
Я вытаскиваю жучка, заставляя игнорировать множество неподобающих мыслей, когда костяшки касаются мягкой кожи Калли. Я отпускаю светлячка, и вместе мы наблюдаем, как он поднимается и падает обратно ей на волосы.
Калли начинает смеяться.
Она сломает меня. Я влюбился в тьму этой женщины с ее болью и уязвимостью. Этого было достаточно. Но когда сирена смеется… чувствую себя разрушенным мужчиной.
— Дес, ты пытаешься меня подбодрить?
Я беру руку Калли.
— Пойдем отсюда. Ты голодна? — спрашиваю я. — Ужин за мной.
— Ужин с тебя? — переспрашивает она. — Как интересно…
Боги, если бы я уже не любил ее, то полюбил бы сейчас.
— Ангелочек, думаю, из тебя еще может выйти фейри.
Глава 17
Клейменый мужчина
Январь, семь лет назад
Прежде чем появиться в комнате Калли, я уже знаю, что что-то не так. Возможно, это из-за того, как ее голос доносится до меня, когда та зовет, возможно, все в деле нашей эфемерной связи или же во тьме, шепчущей секреты, которые ей не стоит рассказывать.
Но знать наверняка и видеть это — совсем разные вещи.
Калли сидит среди кучи использованной одежды с опухшими и красными глазами.
…мужчина удерживал ее…
…трогал против воли…
Мне нужно кого-то вы*бать.
Я скрещиваю руки на груди.
— Кого я должен наказать? — На этом я повеселюсь, могу сказать точно.
Но она быстро трясет головой и опускает взгляд вниз.
— Назови имя, ангелочек. — Я не могу дать ей любви — пока что, — но могу отомстить за нее.
Калли вытирает лицо, затем поднимает на меня взгляд.
— Инструктор, — шепчет она.
Убивать.
Нужда уничтожить человеческую плоть почти физически ощущаема. Я должен придавить его, потому что все делаю не так. Во мне слишком много злости и недостаточно влечения. Но инстинкт бушует во мне, чтобы доказать паре, что она — неприкасаемая, потому что моя.
Я убираю все эти наплывы в сторону. Позже, — обещаю я себе.
Поэтому я не ублажаю себя фантазиями о свежевании какого-то человека, и, вместо этого, сажусь рядом с Калли. Я подталкиваю ее к себе и закрываю глаза.
Она здесь, в моих объятиях, — говорю я себе. Это помогает с бешеным гневом, который все еще извивается внутри меня.
Но затем она начинает по-настоящему разрываться от горя, все ее тело отяжелело от всхлипов и плача, что разламывает мою хладное, переменчивое сердце.
Кто бы это ни был, я, бл*ть, заколю его как скота очень-очень медленно.
Я прижимаю ее ближе, и каждая пройденная секунда лишь подпитывает воздаяние. Со временем ее плач затих. Калли отталкивается от меня, и с неохотой я отпускаю ее.
Ее лицо искажают слезы, отчего у меня сжимается желудок. Хмурясь, я вытираю их с ее лица и чувствую беспомощную тягу всех старых воспоминаний того времени, когда я был молодым, и жизнь терзала меня так, как сейчас мучает ее.
Руки скользят по ее мягкой коже щек, пока держу в руках ее лицо.
— Расскажи, что случилось. — Я буду нести твою месть, ангелочек.
Калли дергается вместе с дрожащим дыханием.
— Его зовут мистер Уайтчепл. Он… он пытался прикоснуться ко мне…
Уайтчепл. Из всех существующих имен у этого мудака оказалось на священный лад (от англ. — благая часовня). У мира есть чувства юмора.
Затем Калли выдает историю слишком спокойным голосом и с немного отдаленными словами, немного пустыми. Это выражение пугает, будто она уплывает от меня. Но, когда она закончила, поток жизни снова возвращается в ее черты, и Калли вновь начинает плакать.
В мире не существует достаточно справедливости, чтобы исправить то, что сделал этот мужчина Калли — так же, как и исправить ошибки отчима — хотя, в конце концов, он подошел к своей расплате так близко, насколько смог.
Я напоминаю себе, что в этот раз Калли использовала чары и убежала. Она перехитрила инструктора. Это, конечно, не стирает травмы, но хоть что-то.
Я прижимаю ее к себе еще больше, кладя подбородок на голову.
— Ангелочек, я горжусь, что ты использовала силу таким образом, — говорю я.
Я уже знал, когда впервые встретил ее отчаявшуюся и всю в крови, что она не будет какой-то обычной жертвой; Калли не была тогда и не будет сейчас.
Ее тело подо мной начинает дрожать еще сильнее.
— Хочешь, расскажу секрет? — Я глажу вниз ее волосы. — Такие люди, как он, рождены бояться таких людей, как мы. — Я даже сейчас чувствую, когда она совсем подавлена; ее трагедии закаливают ее быть сильнее, злобнее, мрачнее.
— Это дерьмовый секрет, — произносит она у моей груди.
Я подношу губы к ее уху.
— Это правда. В итоге ты поймешь и примешь это.
Так и будет. Уверен, что сейчас это сложно заметить, когда жизнь продолжает пинать ее во время падения, но однажды для Калли все изменится, как когда-то и для меня.
Калли продолжает долго плакать, пока от всхлипов дрожит все ее тело. Моя одежда пропитывается ее слезами.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем решил переложить нас на кровать, все еще прижимая ее к себе. Черт побрал бы мои моральные ориентиры; и пусть кто-нибудь попробует попытаться оторваться меня от этой девушки.
Тихо я начинаю напевать колыбельную мамы, которую она когда-то пела мне. Я здесь, с тобой, хочется сказать. Но это линия, которую я не буду пересекать. Поэтому я позволяю мелодии и моим объятиям говорить за себя.