Я заставляю его ответить магией.
— Сколько. Еще.
Он опять начинает рыдать.
— Я не знаю.
Я подношу нож к пальцам его рук.
— Освежить память?
— Нет-нет! — Он делает несколько маленьких вздохов. — С-семь. Еще семь.
Я решаю кастрировать его прямо сейчас же. Семь жертв. Это не временный промах правосудия. Этот мужчина — серийный насильник. И что насчет его жертв? Им приходится нести эмоциональные шрамы всю свою жизнь только ради того, чтобы этот больной ублюдок мог воплотить на них свои желания.
Хладнокровно я ломаю ему бедренную кость. Пока он вопит, ломаю коленную чашечку.
Его крики — самая сладкая музыка.
Уверен, Уайтчепл изучал своих жертв, определял тех девочек, у которых была небольшая семья, чья репутация была запятнана или тех, кто был социальным изгоем.
Уверен, что он никогда не представлял, что одна из жертв будет иметь ночной кошмар вроде меня, чтобы побороть его.
— Имена, — требую я.
Инструктор выдает мне все семь. Семь женщин со своими мечтами и интересами. Семь девушек, которые просто пытались справиться с адской дырой, какой только могут быть старшие школы смертных.
Я кружу вокруг него, желая забрать его с собой в Потусторонний мир. Там есть существа, с которыми он еще долго будет расплачиваться за свои деяния. Но большая часть меня хочет, чтобы Калли знала, что с ним случилось.
— Ты сделал ошибку, взявшись за Каллипсо Лиллис. И зря трогал других девушек, за что будешь платить всю свою оставшуюся жизнь, начиная с этого момента.
Он хнычет.
— Ты выдержишь еще восемь травм — по одной на каждую девушку. Я — джентльмен, поэтому разрешу тебе выбирать — сломать кость или отрезать какую-то конечность.
Следующий час был расплывшимся пятном криков и вреда. К тому времени, когда я закончил с нанесением ран, дыхание Уайтчепла стало еле заметно, а веки опущены. Человек может выдержать много боли, и учитель как раз приближается к своему лимиту.
Я вытираю нож и убираю его.
— Ты понимаешь, что стоишь на перепутье дорог, — говорю я ему. — У тебя два выбора: я могу продолжить делать это с тобой или ты сдаешься с поличным — сможешь признаться, раскаяться и прожить жизнь так, как решит закон, или жить так, как устроит меня. Могу уже сказать, что будет для тебя милостивее.
Как и Уайтчепл.
— Я сдамся, — шепчет он.
Я оглядываю его.
— Магически я свяжу тебя с клятвой. Если ты нарушишь ее, черт, если ты сделаешь что угодно, что меня не устроит, я об этом узнаю.
Мне не нужно изощряться над угрозой. Смачный запах аммиака даст мне знать, что считает Уайтчепл.
Я выпрямляюсь.
— Кто ты? — снова шепчет учитель.
Я смотрю вниз на него некоторое время, затем принимаю решение — моя визитка формируется в ладони, я швыряю ее ему.
Может, будет лучше дать понять властям, что я был здесь, — делал грязную работу за них.
Я перешагиваю пальцы Уайтчепла, которые украшают пол как свадебный рис.
И затем ухожу.
Глава 18
Под перуанским небом
Март, семь лет назад
Перуанское небо мерцает над нами, когда мы с Калли заказываем ужин в уличном кафе. Я должен был добыть пару футов проклятого золота от одного из моих клиентов, а Калли смиренно сидеть в комнате общаги, как хорошая маленькая сирена, но никто из нас не любит делать то, что надо бы.
У нас есть только пару часов насладиться компанией друг друга, прежде чем вернуть ее обратно в Академию Пил. Можете звать меня ее гребаной феей-крестной.
— Так, когда мы пойдем на сделку? — интересуется Калли.
Она имеет в виду сделку, которую я сегодня должен был совершить.
Я откидываюсь на сидение с закинутой ступней на колено, пока оцениваю ее. Она слишком сильно хочет ввязаться в потрепанную часть моей жизни.
— Всему свое время, ангелочек.
Калли кивает и осматривает улицу; ее глаза горят интересом. Я слежу за ее взглядом, затем чуть ли не воплю.
Туристическая западня в виде магазина продает все виды ярких футболок с ламами и изображенным на них гербом Перу. Груда покрывал, сделанных из шерсти Альпак, вывешены снаружи магазина, прямо перед резанными тыквами. Раздражающая стойка с брелками и разными открытками окаймляют магазин, как часовые.
И все это задерживает внимание Калли.
Ее интерес перебит официанткой, которая ставит на стол тарелку цыпленка-гриля и другие мясные блюда перед нами. Некоторое время спустя подходят и напитки, янтарная жидкость которых мерцает под уличными фонарями.
Калли отрывает взгляд от магазина, чтобы взглянуть на наш ужин. Она выглядит немного неуверенной.
Вероятно, из-за того, что я сделал заказ за обоих.
— Разве когда-нибудь мой выбор подводил тебя? — спрашиваю я. Я предложил ей попробовать цыпленка-гриль и чичу. Что касается новой и необычной еды, она покоряет.
Она гогочет.
— Ты реально хочешь, чтобы я ответила на это?
В ответ я поднимаю напиток, одаряя ее тенью улыбки.
Ее кожа светится в ответ — сирена хочет выбраться наружу, и затем ее лицо краснеет. Все это так восхитительно.
Как мне ужасно нравится соблазнять ее темную сторону. И как нравиться видеть ее влечение ко мне, даже когда я не могу, и не буду пользоваться этим.
Чтобы скрыть свое смущение, Калли берет напиток и делает большой глоток.
Секундой позже она чуть не давится им.
— Алкоголь? — хрипит она.
— Ну, правда, ангелочек, ты не должна быть удивлена. — Это не в первый раз, когда я угощаю ее алкоголем.
Что мне сказать, я — не ангел.
— Что это? — спрашивает
— Чича.
Калли фукает.
— Что такое «чича»?
Я беру кебаб с тарелки, отрывая немного мяса.
— Лошадиная моча.
Девчонка реально бледнеет.
Ох эти люди! Если бы мог, то вернулся бы назад во времени и шлепнул бы себя молодого за то, что оплакивал свою судьбу. Быть с ней — самое забавное, что у меня когда-либо было.
— Перуанское пиво, — уточняю я спокойно, — и оно явно не сделано из конской мочи.
Калли проводит пальцами по стакану.
— А из чего тогда?
— Из сброженной кукурузы.
— Хм. — Калли делает еще глоток. Затем еще.
Моя девочка.
— А еда? — спрашивает она, обращая внимание на свою тарелку.
— Ну, явно не из лошадиной мочи.
Калли смотрит в небо. Боги, я наслаждаюсь тем, что извожу ее! Она должна знать, что мне практически в радость не отвечать на ее вопросы.