На смену круглошлемному, в окошко по грудь высунулся уже известный мне Татищев со своим пистолетом:
- Не уйдёшь!
Грохнул выстрел, но то ли в силу несовершенства оружия, то ли по принципу 'меткий глаз, косые руки - жопа просится к науке' - пуля ушла 'за молоком'. А ты чего хотел, сукин сын? В упор-то на лестнице тебе промахнуться было сложнее!
Выругавшись, недоделанный снайпер скрылся внутри, но тут же вновь высунулся, уже с другим пистолем. Видимо, отобрал уже заряженный у кого-то из своих. А вот это мне уже не нравится... Одно дело, если бы он перезаряжал по паре-тройке минут свою машинку. А если начнёт палить, как фриц из гевера - то ведь и попасть нечаянно может! Что-то мне этого не хочется, потому что меня уже убивали. Удовольствия никакого.
Наконец узел подался и последние три метра высоты я преодолел прыжком, приземлившись на четыре точки и кувыркнувшись вбок, чтобы погасить энергию удара. Снова Бог миловал: вторая пуля Татищева ударила рядом, выбив в лицо фонтанчик сухой земли. А вот приземлился я не очень удачно: правое запястье дёрнуло болью. Зар-раза! Ну ничего, мы ещё повоюем! Кое-как поднявшись, первым делом постарался уйти в непростреливаемую зону под стену дворца: раз он с правой стреляет, то из узкого окна ему разворачиваться ещё правее несподручно.
- Стрельцы! Сюда!
ГЛАВА 2
Спустя минуту стрельцы, державшие караул, подбежали ко мне. Но двое часовых остались на месте. Молодцы, службу знают.
Меня - вернее конечно, не меня, а царя, в чьём разуме одновременно уживались обе 'души', - опознали сразу. Оно и понятно: раз несут караул близ дворца, наверняка не раз видели своего государя в лицо. Принялись, было, суетиться вокруг, но мне было не до того. Тут минуты решали многое. Даже не часы.
- Кто старший?
- Я, Государь! - Немолодой широкоплечий, но не слишком высокий стрелец с саблей в зелёных ножнах у пояса низко поклонился, комкая в руке красную шапку грубого сукна.
- Как зовут?
- Евстафий я, Никитин сын. По-уличному Зернины мы. Десятник Стремянного Приказу.
- Знаешь, кто я? Вижу - знаешь. Так вот слушай: Шуйские захватили дворец, охрану мою кого убили, кого схватили. Меня хотели убить, сволочи, а Василия Шуйского царём поставить. Да вы все сами видели, как в меня сейчас стреляли.
Ошарашенные таким известием стрельцы подняли было возмущённый гвалт:
- Сказнить изменников!
- Да статочное ли дело?! На Государя руку поднимать! Воры!
- С палатами запалить, пущай в Геену низринутся!
- Да что ж это такое?! Борискиных выродков поимали, так теперь Васька на престол жопу мастит? Не бывать!
- Верь нам, царь-государь! Мы за Иван Васильичев корень любую крамолу изведём!
- Постоим за Государя Димитрия Иоанновича! Ура!
- Постоим! Животы положим! Ур-р-раааа!!!
Тут из-за угла дворца высыпала группа вооружённых заговорщиков бойцов в пятьдесят. Почти все - в доспехах, хотя мелькали и несколько тегиляев. Многие - при ружьях, у нескольких я увидел и пистолеты. Мало того: кроме сабель и булав мятежники вооружились ещё и двумя десятками алебард. Явный трофей от давешних европейских наёмников. Охранничков, чтоб их... Топорики на нескольких были в кровавых потёках. Похоже, участники госпереворота решили перемножить на нуль всех сопротивляющихся. А может, и сдающихся...
Увидев меня в окружении красных стрелецких кафтанов, мятежники резко остановились. Донеслась негромкая команда:
- Пищальники, вперёд! Фитили вздуть! Готовьсь!
И - во весь голос - стрельцам:
- Эй, православные! Выдайте нам головой сей миг сего вора, блядою* люд во искус введшего! То не кровь Иванова, а суть шпынь знаемый! Имайте супостата да волоките к нам!
* "Бляда", "блядь" - это не дама не тяжёлого поведения. И не матерное слово в XVII веке. Это всего лишь "ложь". "Блядун", соответственно, "лжец, клеветник"
- Изыдь вобрат, откель вышел, вымесок псоватый! Сам ты супостат и вор проклятый! - Десятник Евстафий заорал так, что у меня даже в ухе зазвенело. Ну ни хрена-растения командный голос у человека! - Аль мы не отличим природного Государя от самозваного? Слава Христу, я сам третий десяток летов в Стремянном приказе состою, видывал Государя Иоанна Васильевича, Царствие Небесное, самолично и не единожды! На кресте Господнем роту дам, что с Димитрием Иоанновичем суть едины ликом! А что до брады - так по младеню брада и у апостолов не рОстет!
Падите лучше Государю в ноги, молите прощения за-ради Христа-Бога, да выдавайте головами воров-Шуйских и иных, кои суть вас на измену подбили! - и своим стрельцам: