- Здрав будь, боярин! Угодно в Заречье слётать? Так мы мигом! Со всем нашим старанием по твоей воле!
- Как стоите, смерды! - Похоже, Зернину не понравилось слишком вольное, на его взгляд, поведение перевозчиков. - Великий Государь перед вами! Ишь, распустились!
- Госуда-арь?! - Бухнулись мужики на колени, закланялись, касаясь земли. - Смилуйся, прости, Великий Государь! Не признали! Как же так вот - явился неведомо, без бояр, без рынд, без поезда?! Мы людишки мизинные, зрим тебя впервой!
Ну, прямо как стрельцы давеча. Что за порядки такие: на карачках ползать? Надо будет с этим делом как-то радикально разобраться. Но - позже. Не до того: того и гляди сожгут и с пушки стрельнут.
- Подымайтесь-подымайтесь! Довольно поклоны бить! Недосуг нам: в Стрелецкую слободу спешим. За сколько отвезёте?
Начавшие было вставать паромщики вновь кинулись на колени:
- Смилуйся, Великий Государь! Да разве можно с Помазанника плату требовать! То нам честь великая, и чадам нашим, и внукам-правнукам!
- Я кому сказал: подымайтесь! Звать-то вас как?
- Епишка я, холопишко твой, Великий Государь, из черносошных. А это - брательник мой меньшой, Сысойка. Попустительством Господним перевоз тут содержим для людишков.
- Ну, раз перевоз держите, так перевозите. Сколько ждать-то можно?
- Слушаем, Великий Государь! Изволь на самолёт ступить своей ноженькой! Епишка, убей тебя гром, ну-ка, устели рядном, дабы Димитрию Иоанновичу сапожек не намочить! Да жи-ив-во!
Ну, рядном, так рядном. Раз тут принято о царях заботиться - ничего не поделаешь. Дождался, пока тот мужик, что помоложе, приволок из-под соседнего навеса свёрнутую рулончиком мешковину и покрыл ею жердяную палубу парома.
- Ну что, стрельцы, пошли, что ли!
Как только наш маленький отряд оказался на борту плавсредства - хотя ещё вопрос: можно ли считать 'бортами' простые неструганные перила вроде тех, которыми снабжают в наших деревнях мостики через ручьи - держащие самолёт на привязи верёвки были сдёрнуты с вбитых в берег колышков. С натугой навалились на шесты паромщики, отправляя нас в плаванье в Замоскворечье.
Речное течение надавило на погружённую в воду плаху, натянулся канат и паром неспешно заскользил наискосок к противоположному берегу.
Братья-перевозчики, стремясь ускорить переправу - как же! Самого царя везут! - подхватили с настила толстые сплющенные дубинки с продольным вырезом в центре, чем-то напоминающие укороченные песты, какими во времена моего деревенского детства бабы в ступах толкли крупу в толокно. Накинув их на канат, мужики принялись изо всех сил подтягивать его. Паром, действительно, стал двигаться немного шустрее.
- Вот что, Елпидифор, - обратился я к старшему, - фамилия у вас с братом есть? Или кличка какая? А то мало ли на Руси Сысоев да Епишек? Вы мне помогли, а царю в долгу быть нельзя. Знать хочу, кому обязан.
- Мокрые мы по-уличному, Великий Государь! - Не прекращая работы, ответил паромщик. - Только ничего, царь-батюшка, ты нам не должен: честь великая твою особу везть! - Тут он всё-таки оторвался от каната и низко, в пояс поклонился.
Ну, на колени не плюхается - и то хорошо. А то непривычно мне это. И, честно сказать, неприятно. Не барское у меня воспитание, а самое, что ни на есть, крестьянско-пролетарское. 'Сосед' мой по телу что-то вовсе прижух, только помогает понимать речь окружающих и самому отвечать на понятном им языке. Да ещё и движения, осанка у тела моего остались прежними, гордыми и, я бы даже сказал, величавыми. То-то я смотрю - при взгляде в мою сторону стрельцы постоянно норовят подтянуться, браво выпятить грудь и принять бодрый вид.
- Что вы с братом верность мне, Государю, проявляете, это похвально. И что чести хотите, а не денег - тоже верно. Запомни, Елпидифор Мокрый: за Богом молитва, а за царём служба - никогда не пропадают! Нынче боярин Василий Шуйский с родичами своими сам решил царём стать. На меня напал, убить хотел, слуг моих верных многих порешил.
- Да как же так, Государь! Как он вор, насмелился! - Возмущенно закричали оба перевозчика, побросав канат. - Статочное ли дело! Что ж делать, царь-батюшка?! Вели - живот за тебя положим!
- А вот что: как свезёте нас за реку, возвращайтесь назад. Кого на берегу встретите - каждому о злодействе Шуйского поведайте. А те пусть другим передадут. Чтобы вся Москва, вся Русь об измене знали. И пусть все ведают: не убили меня, по Божьей воле спасся. И в скором времени вернусь в Кремль, карать предателей. Кто же иное скажет - тот лжец, а то и лазутчик изменников. Того приказываю хватать и под замок сажать. А если на перевоз ваш выйдут какие-нибудь иные мои люди: стрельцы ли, или дворяне, или ещё какие воины - по слову моему везите вслед за мной. Пусть ищут меня на Замоскворечье, в Стрелецкой слободе.