"Ждем". Это написано поздней ночью четырнадцатого числа, в это время Луцилиана еще не обнаружили.
"Киб. Мит. Гер.". Молитва Кибеле, Митре и Гермесу.
Юлиан Август
15 апреля
Анафа пала! Первая наша победа на земле Персии. В полдень комендант острова Пузей попросил, чтобы я прислал ему Хормизда обсудить условия капитуляции. Должен признаться, исход переговоров вызывал у меня тревогу. Пузею ничего не стоило убить Хормизда. Однако через час ворота крепости распахнулись, и персидский жрец вывел убранного гирляндами цветов быка - знак мира. При виде его наши легионеры разразились приветственными кликами. Затем из Анафы вышли Хормизд и комендант. Пузей смугл и горяч, но, по слухам, отличный командир (иначе ему вряд ли поручили бы командовать такой важной крепостью). Увидев меня, он пал ниц, как перед своим царем, и, подняв покрытое пылью лицо, спросил, какова будет судьба его людей.
Я знаком подозвал Анатолия и его писцов и произнес:
- Правитель, ты изъявил нам свою дружбу и честность, поэтому мы за свой счет перевезем жителей твоего города в Сирию, в город Халкиду, где они смогут вести прежний образ жизни.
Он рассыпался в благодарностях, то и дело макая лицо в пыль, пока я не приказал ему встать. Затем Пузей спросил, не возьму ли я его в римскую армию.
- Как ты думаешь? - спросил я Хормизда.
У Хормизда необычайно выразительное лицо. Стоит ему чуть шевельнуть бровью, раздуть ноздрю, и ответ ясен без слов. На сей раз у него на лице было написано: "Берегись!", а вслух Хормизд произнес:
- Да, но, пожалуй, не здесь: пусть командует гарнизоном в Испании или Египте. - И я присвоил Пузею чин трибуна и отправил его в Египет.
Наша беседа происходила на главной площади Анафы; этот городок, как и любой другой в этих краях, будь то персидский или римский, выстроен из дерева, камыша и саманного кирпича. Мы разговаривали, а мимо нас шли покидающие город жители. Женщины несли на головах узлы с одеждой и постелями, мужчины нагрузились оружием и посудой. Внезапно к нам приблизился дряхлый старец, которого поддерживали с двух сторон женщины. Он отдал мне честь, как полагается в римской армии, и доложил на солдатской латыни:
Максиман, рядовой пехоты из легиона зианнов, явился для продолжения службы, - а затем, шатаясь из стороны в сторону, вытянулся передо мной.
- Кто ты? Откуда? - удивленно спросил я у него.
- Я римский легионер, командир. Из армии Галерия Августа.
- Но это невозможно, - сухо заметил Салютий. - Галерий умер сто лет назад.
- Нет, префект, - ответил старик (он все еще помнил, как выглядит преторианский префект). - Галерий проходил здесь шестьдесят шесть лет назад, и я служил в его войске. Мне тогда было восемнадцать, я завербовался во Фракии, в Филиппополе. Славно мы здесь повоевали!
- Но почему ты до сих пор здесь? - Вряд ли можно задать более глупый вопрос восьмидесятилетнему старцу, но вид этого обломка давно минувшей эпохи меня просто ошеломил.
- Я заболел лихорадкой. Мой трибун Деций - мы с ним не ладили - решил, что я вот-вот помру, и оставил меня здесь в персидской семье. Они обещали, что, когда настанет мой час, меня похоронят с почестями. Потом армия ушла. - Он рассмеялся, этот смех походил на кукареканье старого петуха. -Да только так меня до сих пор и не похоронили. А те все мертвы: Галерий, Деций, Марий… с этим я дружил, но он подхватил оспу… его тоже нет. Перс, обещавший меня похоронить, взял меня в свою семью, и я женился на двух его дочерях. Хорошие были девчонки, только вот умерли. А на этих я женился уже после. - Он махнул рукой в сторону женщин, стоявших наготове, чтобы его подхватить, если он споткнется. - Командир, я прошу об одной милости.
- Проси все чего пожелаешь.
- Я поклялся умереть на римской земле и лечь в нее. Отправь меня во Фракию.
- Да будет так, солдат. - Я дал Анатолию знак, чтобы он выполнил волю старика. Старик опустился на колени и поцеловал мне руку, а я удивленно разглядывал его затылок, похожий на древний пергамент. Под жарким персидским солнцем кожа почти за столетие прокалилась дочерна. Каково это - прожить столько лет? Жены не без труда подняли старика и поставили на ноги. Он тяжело дышал, но с любопытством меня разглядывал.