Сидя в душной восьмиугольной церкви между алтарем и высокой мраморной кафедрой, я вдруг услышал голос священника, который отпевал покойного. Подобно большинству слепых и полуслепых, я обладаю обостренным слухом - одни голоса мне нравятся, другие (даже голоса друзей) наводят уныние. Как я не без удовольствия отметил, этот голос был низок и благозвучен и обладал той силой убеждения, которую я так ценю. Священник стал произносить надгробную речь о Мелетии; слова в ней были верно подобраны, периоды искусно составлены, но содержание не отличалось глубиной. Когда он закончил, я шепотом спросил у Симона:
- Кто это?
- Иоанн Хризостом, новый диакон, которого епископ Мелетий рукоположил месяц назад. Ты его знаешь.
- Знаю?
Но служба продолжалась, и мы умолкли: новый епископ благословлял паству. Кто же этот Иоанн Златоуст? Откуда я его знаю? Может быть, он мой бывший ученик? А если да, смогу ли я его припомнить? Память у меня уже не та; кроме того, через мои руки прошли буквально тысячи учеников, и никто на свете не может всех их запомнить. Наконец обряд закончился. Симон помог мне подняться. В этот момент мимо нас проходил наместник в Сирии - я узнал его по цвету хламиды. Увидев меня, он остановился.
- А, квестор! Рад тебя видеть в таком цветущем здравии.
- Старое дерево живет, - ответил я ему, - но цвести оно не может.
Тем не менее наместник обратился к моему сыну:
- Я думаю, вас уже можно поздравить с монаршей милостью.
От этих слов Симон пришел в восторг; подобно тому, как другие стремятся к истине, он стремится к почестям.
- Да-да, наместник, это вполне своевременно. Премного благодарен. И меня, и моего отца милость императора просто изумила.
- Мне нужен твой совет, Симон… - И, взяв сына под руку, наместник увел его, оставив меня одного посреди церкви - слепого, как Гомер, и хромого, как Гефест. Должен признаться, на мгновение я поддался гневу. Симону следовало остаться со мной, он мог бы договориться с наместником о встрече в другое время! Но что делать: мой сын - юрист, и профессия обязывает. Как бы то ни было, мне было трудно его простить, когда я осознал свое положение. Я остался в Золотом доме один, лишенный зрения и едва способный передвигаться без посторонней помощи. Тяжело опираясь на палку, я, похожий на сову или летучую мышь, ослепленную дневным светом, двинулся туда, где, как я надеялся, есть выход. Всего лишь один опасный шаг - и меня подхватила чья-то сильная рука.
- Благодарю вас, - сказал я смутной тени рядом. - Меня, кажется, бросили, а я очень нуждаюсь в помощи. Я ничего не вижу.
- Любая моя помощь тебе - ничто по сравнению с той, которую ты оказал мне.
- Я узнал голос диакона Иоанна Хризостома и притворился, будто помню его:
- Ах да, ты Иоанн…
- Меня называют Хризостомом, но ты меня помнишь как сына Анфузы и…
- Да, я помнил его, еще бы!
- Мой лучший ученик! - воскликнул я. - Тебя похитили у меня христиане!
- Не похитили, а нашли, как заблудшую овцу! - рассмеялся он.
- Значит, теперь мой Иоанн - знаменитый Хризостом, чарующий слух публики.
- Да, меня слушают, но понимают ли? Прежде всего, меня здесь не знают. Десять лет я провел один в пустыне…
- А теперь вернулся в мир, чтобы стать епископом?
- А теперь вернулся в мир, чтобы проповедовать и излагать истину, подобно моему старому учителю.
- У нас с тобой разные взгляды на то, что есть истина, - произнес я резче, нежели намеревался.
- Может статься, не такие уж и разные. - Возле двери мы остановились. С большим трудом удалось мне разглядеть худощавое лицо моего бывшего ученика. Иоанн уже начал лысеть и отпустил бородку; по правде говоря, будь даже мое зрение лучше, я бы его не узнал. С тех пор как он был моим учеником, минуло уже почти двадцать лет.
- Перед отъездом из Антиохии епископ Мелетий рассказал мне, что ты замыслил написать биографию императора Юлиана. - Неужели Иоанн читал мои мысли? Как иначе мог он догадаться о том, что тяготило меня больше всего? Его-то это вряд ли могло заинтересовать.
- К сожалению, из моего замысла ничего не вышло. Император запретил мне эту публикацию.
- Жаль. Я знаю, что значил для тебя Юлиан. Как-то мне довелось его увидеть. Было это незадолго до того, как я стал твоим учеником, тогда мне было что-то около пятнадцати. В тот день, когда он уходил в персидский поход, я стоял в толпе на цоколе Нимфея и видел, как он проезжал мимо. Кажется, люди кричали какие-то грубости…
"Феликс - Юлиан - Август", - пробормотал я, вспомнив, что скандировала злобная толпа.