Здесь время текло иначе. Оно казалось тягучим, словно засахаренный мед. Порой я мог оставаться тут часами, а потом выяснялось, что снаружи прошло многим меньше.
Внезапно на лестнице раздались глухие шаги. В склеп вошел высокий мужчина, который нес в руках букет. Он не заметил меня и какое-то время простоял на нижней ступени, словно не решаясь нарушать покой этого места. Потом прошел мимо меня, не глядя по сторонам. Буднично сгреб сухие стебли из вазы, бросил их рядом. Над плечом гостя закружил феникс, и мужчина небрежно стряхнул с пальцев огонь, который сразу же сожрал сухостой. Князь же водрузил в вазу свежие цветы. В воздухе разлился медовый аромат, от которого закружилась голова.
Начальник охранки с прямой спиной стоял лицом к стене. И у меня появилось ощущение, что он боится поворачиваться к каменной женщине. Но вот он двинулся и обернулся. Прищурился от блика света, который отразился от осколка на полу и скользнул по его лицу. Потом фыркнул и пнул носком ботинка цветной кусочек. Подошел к гробу и кончиками пальцев провел по искусно выточенным прядям волос. Я точно знал, что когда проводишь по ним так легко, то локоны кажутся настоящими. Но стоит надавить сильнее, и ты понимаешь, что под твоей рукой камень.
Я не понял, чем себя выдал. Но князь вздрогнул и резко отвел руку, быстро убрав ее за спину. Потом вскинул подбородок, враз показавшись чужим и далеким.
— Зачем было заказывать такую тонкую работу? — спросил я, заставив отца повернуть ко мне голову.
— Она была моей женой, — спокойно ответил он. — И я мог позволить оплатить лучшего скульптора для посмертной статуи.
— Ты мог себе позволить заказать любимой женщине гроб, — повторил я, произнося каждое слово раздельно. — Звучит гордо.
— Не начинай, — напряженно предупредил мужчина. — Я не хочу вновь втупать в этот спор. Он ни к чему не приведет.
— Зачем ты приходишь сюда? Приносишь эти цветы? — я кивнул на букет, который стоял в вазе.
— Она их любила, — негромко ответил старший Чехов.
— Мне казалось, что ей нравились тюльпаны.
— С чего ты взял? — удивился отец и стало понятно, что он и впрямь думает, что я был слишком мал, чтобы помнить о матери.
— Именно тюльпаны она ставила в вазу в гостиной, — ответил я. — Их ей приносила цветочница по утрам.
Филипп Петрович растерянно взглянул на букет:
— Я не знал, — протянул мужчина. — Она никогда не говорила мне об этом.
— Может просто не хотела, чтобы ты посчитал, что она не ценит твои розы, — предположил я.
— Я слишком редко дарил ей цветы, — вдруг сказал он и вновь посмотрел на меня. — Не думай, что я не понимаю, то был не самым лучшим мужем. Я не заслуживал ее. Ни тогда, ни после. Особенно, когда не смог понять, что происходит с тобой.
Мне вдруг стало нестерпимо душно, и я поправил узел галстука, ослабляя его. Я не был готов к таким откровениям. Тем более у гроба матери. Казалось, что для серьезных разговоров мы выбрали самое неподходящее место.
— Я надеялся, что ты унаследуешь мою силу. Что станешь управлять огнем. Все говорило о том, что так и будет. Пламя не обжигало тебя. Ты наверное помнишь, как однажды сунул руку в камин, чтобы вынуть оттуда уголек?
— Быть может, это мама прикрыла меня воздушной стеной, — смутился я, впервые услышав об этом.
— Она не была искусной воздушницей, — сказал мужчина.
Я должен был разозлиться на эту фразу, тем более, памятуя, как он отзывался о своей нынешней талантливой супруге. Но не смог, заметив, как глаза отца засветились теплотой.
— Я никогда бы не согласился выбрать такую слабую одаренную, если бы руководствовался разумом, — продолжил он, словно позабыв обо мне. — Но она смогла коснуться моей души. И мне стало плевать, что наши дети не смогут наследовать ее дар. Я отчего-то поверил, что мой огонь окажется достаточно сильным, чтобы мой сын наследовал именно его, а не проклятый дар моей матери.
На последних словах его голос стал сухим и холодным. Князь вновь стал собой. И это меня внезапно успокоило.
— Какое разочарование, — понимающе кивнул я.
Князь резко дернулся, словно я его ударил.
— Ты не понимаешь…
— Понимаю, — с горечью возразил я. — Слишком хорошо осознаю, что не смог соответствовать твоим высоким требованиям. И поверь, я тоже об этом сожалею. Быть может, даже не меньше твоего. Вот только ничего не могу с этим поделать. Я такой какой есть. Моя сила темная. Так решил Искупитель.
— И ты делаешь все, чтобы усугубить положение, — с укором продолжил Чехов. — Чтобы доказать мне и окружающим, что мы разные. Тебе так отчаянно не хочется быть на меня похожим? Быть моим сыном?