Когда Веревкин приезжал из деревни в Петербург, то уже с утра прихожая его дома наполнялась прибывшими сюда гостями.
Отправляясь на вечер или на обед, говорят, он спрашивал своих товарищей: «Как хотите, заставить ли мне сегодня слушателей плакать или смеяться?» и с общего назначения то морил со смеха, то приводил в слезы.
Веревкин был директором Казанской гимназии, когда Державин был там учеником. «Помнишь ли, как ты назвал меня болваном и тупицею?» – говорил потом бывшему начальнику своему тупой ученик, переродившийся в министра и статс-секретаря и первого поэта своей нации.
(М. Пыляев)
Однажды Гаврила Романович Державин (будущий поэт), только что поступивший на службу в Преображенский полк солдатом, явился за приказаниями к прапорщику своей роты, князю Козловскому. В это время Козловский читал собравшимся у него гостям сочиненную им трагедию.
Получив приказание, Державин остановился у дверей, желая послушать чтение, но Козловский, заметив это, сказал:
– Поди, братец служивый, с Богом, что тебе зевать попусту… Ты ведь ничего не смыслишь…
(«Из жизни русских писателей»)
Михаил Ломоносов
В стезе российской словесности Ломоносов есть первый. Беги, толпа завистливая, се потомство о нем судит, оно нелицемерно.
(А. Радищев)
Фаворит Елизаветы I, меценат и покровитель М. В. Ломоносова Шувалов, заспорив однажды с великим ученым, сказал сердито:
– Мы отставим тебя от Академии.
– Нет, – возразил Ломоносов, – разве Академию отставите от меня.
(А. Пушкин)
Ломоносов был неподатлив на знакомства и не имел нисколько той живости, которою отличался Сумароков и которою тем более надоедал он Ломоносову, что тот был не скор на ответы. Ломоносов был на них иногда довольно резок, но эта резкость сопровождалась грубостью; а Сумароков был дерзок, но остер: выигрыш был на стороне последнего! Иногда, говорил мой дед, их нарочно сводили и приглашали на обеды, особенно тогдашние вельможи, с тем, чтобы стравить их.
(М. Дмитриев)
Александр Сумароков
Поэт Иван Семенович Барков, чрезвычайно легкого нрава, любил дразнить Александра Петровича Сумарокова, тоже поэта, но человека чрезвычайно хмурого и мнительного.
Известно было, что многие места трагедий Сумарокова до удивления походили на стихи из сочинений французского драматурга Расина, как, впрочем, и других.
Однажды Барков выпросил у Сумарокова сочинения Расина, отметил все сходные места и, написав на полях: «Украдено у Сумарокова», – возвратил книгу по принадлежности.
Сумароков сделал вид, что не понял намека.
(РА, 1874. Вып. XI)
Никто так не умел сердить Сумарокова, как Барков. Сумароков очень уважал Баркова, как ученого и острого критика, и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал, пришел однажды к Сумарокову. «Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец!» – сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец – я, второй Ломоносов, а ты только что третий». Сумароков чуть его не зарезал.
(А. Пушкин)
Александр Петрович Сумароков, имея тяжебное дело с генерал-майором Чертовым, в письмах к нему подписывался: «Александр Сумароков, слуга Божий, а чертовым быть не может».
(РС, 1872. Т. V)
Однажды на большом обеде поэт Александр Петрович Сумароков спросил присутствующих:
– Что тяжелее: ум или глупость?
Ему отвечали:
– Конечно, глупость тяжелее.
– Вот, вероятно, оттого батюшку моего и возят цугом, в шесть лошадей, а меня – парой.
Отец Сумарокова имел чин бригадира, что давало право ездить в шесть лошадей. Штаб-офицеры ездили четверкой с форейтором, а обер-офицеры – парой. Сумароков был тогда обер-офицером.
На экземпляре старинной книжки: «Честный человек и плут. Переведено с французского. СПб., 1762» записано покойным А. М. Евреиновым следующее: «Сумароков, сидя в книжной лавке, видит человека, пришедшего покупать эту книгу, и спрашивает: «От кого?» Тот отвечает, что его господин Афанасий Григорьевич Шишкин послал его купить оную. Сумароков говорит слуге: «Разорви эту книгу и отнеси Честного человека к свату твоего брата Якову Матвеевичу Евреинову, а Плута – своему господину вручи».