– Это было бы неприятно, но с вашим состоянием везде хорошо.
– Господи, – воскликнул испуганный Судерланд, – может быть, меня хотят сослать в Сибирь?
– Увы, и оттуда возвращаются!
– В крепость меня сажают, что ли?
– Это бы еще ничего: и из крепости выходят.
– Боже мой, уж не иду ли я под кнут?
– Истязание страшное, но от него не всегда умирают.
– Как, – воскликнул банкир, рыдая, – моя жизнь в опасности? Императрица, добрая, великодушная, на днях еще говорила со мной так милостиво, неужели она захочет… Но я не могу этому верить. О, говорите же скорее! Лучше смерть, чем эта неизвестность
– Императрица, – отвечал уныло полицмейстер, – приказала мне сделать из вас чучелу…
– Чучелу? – вскричал пораженный Судерланд. – Да вы с ума сошли! И как же вы могли согласиться исполнить такое приказание, не представив ей всю его жестокость и нелепость?
– Ах, любезный друг, я сделал то, что мы редко позволяем себе делать: я удивился и огорчился, я хотел даже возражать, но императрица рассердилась, упрекнула меня за непослушание, велела мне выйти и тотчас же исполнить ее приказание; вот ее слова, они мне и теперь еще слышатся: «Ступайте и не забывайте, что ваша обязанность – исполнять беспрекословно все мои приказания».
Невозможно описать удивление, гнев и отчаяние бедного банкира. Полицмейстер дал ему четверть часа сроку, чтоб привести в порядок его дела. Судерланд тщетно умолял его позволить ему написать письмо императрице, чтоб прибегнуть к ее милосердию. Полицмейстер, наконец, однако со страхом, согласился, но, не смея нести его во дворец, взялся доставить его графу Брюсу. Граф сначала подумал, что полицмейстер помешался, и, приказав ему следовать за собою, немедленно поехал к императрице; входит к государыне и объясняет ей, в чем дело. Екатерина, услыхав этот странный рассказ, восклицает: «Боже мой! Какие страсти! Р. точно помешался! Граф, бегите скорее, сказать этому сумасшедшему, чтобы он сейчас поспешил утешить и освободить моего бедного банкира!»
Граф выходит и, отдав приказание, к удивлению своему видит, что императрица хохочет.
– Теперь, – говорит она, – я поняла причину этого забавного и странного случая: у меня была маленькая собачка, которую я очень любила; ее звали Судерландом, потому что я получила ее в подарок от банкира. Недавно она околела, и я приказала Р. сделать из нее чучелу, но видя, что он не решается, я рассердилась на него, приписав его отказ тому, что он из глупого тщеславия считает это поручение недостойным себя. Вот вам разрешение этой странной загадки.
(Л.-Ф. Сегюр)
Некто князь X., возвратившись из Парижа в Москву, отличался невоздержанностью языка и при всяком случае язвительно поносил Екатерину. Императрица велела сказать ему через фельдмаршала Салтыкова, что за таковые дерзости в Париже сажают в Бастилью, а у нас недавно резали язык, что, не будучи от природы жестока, она для такого бездельника, каков X., нрав свой менять не намерена, однако советует ему впредь быть осторожнее.
(А. Пушкин)
Обер-полицмейстер Н. И. Рылеев
В Петербурге появились стихи, оскорбительные для чести императрицы.
Обер-полицмейстер Рылеев по окончании своего доклада о делах донес императрице, что он перехватил бумагу, в которой один молодой человек поносит имя ее величества.
– Подайте мне бумагу, – сказала она.
– Не могу, государыня, в ней такие выражения, которые и меня приводят в краску.
– Подайте, говорю я, чего не может читать женщина, должна читать императрица.
Развернула, читает бумагу, румянец выступает на ее лице, она ходит по зале, засучивает рукава (это было обыкновенное ее движение в раздраженном состоянии), и гнев ее постепенно разгорается.
– Меня ли, ничтожный, дерзает так оскорблять? Разве он не знает, что его ждет, если я предам его власти законов?
Она продолжала ходить и говорить подобным образом, наконец утихла. Рылеев осмелился прервать молчание:
– Какое будет решение вашего величества?
– Вот мое решение, – сказала она и бросила бумагу в огонь.
(«Исторические рассказы…»)
Императрица Екатерина, отъезжая в Царское Село и опасаясь какого-нибудь беспокойства в столице, приказала Рылееву, чтобы он в случае чего-нибудь неожиданного явился тотчас в Царское с докладом. Вдруг ночью прискакивает Рылеев, вбегает к Марье Саввишне Перекусихиной и требует, чтобы она разбудила императрицу; та не решается и требует, чтобы он ей рассказал, в чем дело. Рылеев отвечает, что не обязан ей рассказывать дел государственных. Будят императрицу, зовут Рылеева в спальню, и он докладывает о случившемся в одной из отдаленных улиц Петербурга пожаре, причем сгорело три мещанских дома в тысячу, в пятьсот и в двести рублей. Екатерина усмехнулась и сказала: «Как вы глупы, идите и не мешайте мне спать».