Шувалов отправился во дворец один и объяснил императрице, что стихотворец не мог воспользоваться ее милостивым вниманием по случаю будто бы приключившейся ему внезапной и тяжкой болезни. Екатерина выразила сожаление и поручила Шувалову передать от ее имени Кострову тысячу рублей.
Недели через две Костров явился к Шувалову.
– Не стыдно ли тебе, Ермил Иванович, – сказал ему с укоризною Шувалов, – что ты променял дворец на кабак?
– Побывайте-ка, Иван Иванович, в кабаке, – ответил Костров, – право, не променяете его ни на какой дворец!
(«Из жизни русских писателей»)
В 1787 году императрица пожаловала ему тысячу рублей за перевод «Илиады». Костров с этими деньгами отправился покутить в свой любимый Цареградский трактир. Здесь попивая вино, он встретил убитого горем офицера.
Поэт разговорился с ним и узнал, что офицер потерял казенные деньги – восемьсот рублей, и теперь его должны разжаловать в солдаты.
Костров сказал:
– Я нашел ваши деньги и не хочу воспользоваться ими! – и с этими словами положил восемьсот руб. перед удивленным офицером и тотчас же скрылся.
Но Кострова в Москве все знали, и добрый поступок его вскоре стал известен городу.
На языке Кострова «пить с воздержанием» – значило пить так, чтобы держаться на ногах.
Однажды Костров шел из трактира с Верещагиным, тоже поэтом, студентом, который, выпив не с воздержанием, упал и пополз на четвереньках.
– Верещагин! – закричал ему Костров. – Не по чину, не по чину!
Костров напился и был не в силах встать с дивана.
Один из присутствующих, желая подшутить над Костровым, спросил:
– Что, Ермил Иванович, у тебя мальчики в глазах?
– И самые глупые! – ответил Костров пытающемуся уязвить его.
(«Искра», 1859. № 38)
Херасков очень уважал Кострова и предпочитал его талант своему собственному. Это приносит большую честь и его сердцу, и его вкусу. Костров несколько времени жил у Хераскова, который не давал ему напиваться. Это наскучило Кострову. Он однажды пропал. Его бросились искать по всей Москве и не нашли. Вдруг Херасков получает от него письмо из Казани. Костров благодарит его за все его милости, «но, – писал поэт, – воля для меня всего дороже».
Однажды в университете сделался шум. Студенты, недовольные своим столом, разбили несколько тарелок и швырнули в эконома несколькими пирогами. Начальники, разбирая это дело, в числе бунтовщиков нашли бакалавра Ермила Кострова. Все очень изумились. Костров был нраву самого кроткого, да уж и не в таких летах, чтоб бить тарелки и швырять пирогами. Его позвали в конференцию. «Помилуй, Ермил Иванович, – сказал ему ректор, – ты-то как сюда попался?..» – «Из сострадания к человечеству», – отвечал добрый Костров.
(А. Пушкин)
Он жил несколько времени у Ивана Ивановича Шувалова. Тут он переводил «Илиаду». Домашние Шувалова обращались с ним, почти не замечая его в доме, как домашнюю кошку, к которой привыкли. Однажды дядя мой пришел к Шувалову и, не застав его дома, спросил: «Дома ли Ермил Иванович?» Лакей отвечал: «Дома; пожалуйте сюда!» – и привел его в задние комнаты, в девичью, где девки занимались работой, а Ермил Иванович сидел в кругу их и сшивал разные лоскутки. На столе, возле лоскутков, лежал греческий Гомер, разогнутый и обороченный вверх переплетом. На вопрос: «Чем он это занимается?» – Костров отвечал очень просто: «Да вот девчата велели что-то сшить!» – и продолжал свою работу.
Костров хаживал к Ивану Петровичу Бекетову, двоюродному брату моего дяди. Тут была для него всегда готова суповая чаша с пуншем. С Бекетовым вместе жил брат его Платон Петрович; у них бывали: мой дядя Иван Иванович Дмитриев, двоюродный их брат Аполлон Николаевич Бекетов и младший брат Н. М. Карамзина Александр Михайлович, бывший тогда кадетом и приходивший к ним по воскресеньям. Подпоивши Кострова, Аполлон Николаевич ссорил его с молодым Карамзиным, которому самому было это забавно; а Костров принимал эту ссору не за шутку. Потом доводили их до дуэли; Карамзину давали в руки обнаженную шпагу, а Кострову ножны. Он не замечал этого и с трепетом сражался, боясь пролить кровь неповинную. Никогда не нападал, а только защищался.