(М. Пыляев)
Богдановичам после родителей осталось наследство небольшое. Ипполит Федорович отказался от своей части в пользу сестер, а себе взял только дворового мальчика, Павла, который с тех пор и находился при нем, на должности камердинера. Он сам учил мальчика, привык к нему, обходился с ним как с родным. Случилось Богдановичу в то время, когда он жил в Москве и служил в Архиве, получить откуда-то или скопить 1600 рублей. Один приятель Павлов, также чей-то дворовый человек, услышав об этой сумме, подговорил молодого и легковерного Павла украсть ее, а после бежать вместе с ним. Между тем сам он, принявшись за такую же операцию около своего господина, попался и рассказал весь свой умысел.
Господин отправился к Богдановичу.
– Мне нужно поговорить с вами, – сказал он. А Павел стоял тут же.
– Что прикажете?
– Мне нужно поговорить наедине.
– При этом человеке вы можете говорить все, что угодно; это мой близкий.
– Нет – я прошу выслать его.
– Пожалуй! Что вы желаете?
– Уверены ли вы в этом человеке?
– Как в себе самом.
– Он собирался украсть ваши деньги и бежать с моим человеком, которого я поймал и получил это признание.
Богданович изумился. Распростившись с неизвестным, он призвал к себе виноватого.
– Паша! Не обидел ли я тебя?
– Помилуйте, я вами всегда доволен.
– Но я замечаю, что ты становишься недоволен мною.
– Никак нет-с, ничего.
Богданович не сказал больше ни слова, отправился в Гражданскую палату, написал отпускную, засвидетельствовал ее и, вернувшись домой, позвал Павла.
– Вот тебе отпускная! Зачем ты хотел уйти от меня тайком? Ведь ты бы погиб. Товарищ твой, плут, выманил бы у тебя деньги, ты остался бы ни с чем. Тебе надо было сказать мне просто, что не хочешь жить у меня. Я не стану держать тебя в неволе. Вот тебе половина моих денег.
– Батюшка! Виноват, простите! – закричал Павел и повалился ему в ноги. – Я останусь у вас навеки.
– Пожалуй, – сказал Богданович, – останься, но если ты соскучишься у меня, захочешь уйти, то отпускная твоя будет лежать здесь за зеркалом. Ты можешь взять ее всегда, только, пожалуйста, не бери всех денег, а оставь мне половину.
Этот Павел оставался при Ипполите Федоровиче до его кончины и рассказывал сам об этом происшествии в Курске Михаилу Семеновичу Щепкину.
(«Москвитянин», 1853. Кн. IV)
Гавриил Державин
Державин был правдив и нетерпелив. Императрица поручила ему рассмотреть счета одного банкира, который имел дело с Кабинетом и был близок к упадку. Прочитывая государыне его счета, он дошел до одного места, где сказано было, что одно высокое лицо, не очень любимое государыней, должно ему какую-то сумму.
– Вот как мотает! – заметила императрица. – И на что ему такая сумма!
Державин возразил, что кн. Потемкин занимал еще больше, и указал в счетах, какие именно суммы.
– Продолжайте! – сказала государыня.
Дошло до другой статьи: опять заем того же лица.
– Вот опять! – сказала императрица с досадой. – Мудрено ли после этого сделаться банкротом!
– Князь Зубов занял больше, – сказал Державин и указал на сумму.
Екатерина вышла из терпения и позвонила. Входит камердинер.
– Нет ли кого там, в секретарской комнате?
– Василий Степанович Попов, ваше величество.
– Позови его сюда. – Попов вошел.
– Сядьте тут, Василий Степанович, да посидите во время доклада; этот господин, мне кажется, меня прибить хочет…
(М. Дмитриев)
Императрица имела очень плохой слух, не понимала музыки, но любила ее слушать и приказывала князю Платону Александровичу Зубову устраивать у нее квартеты и комнатные концерты. Прослушав однажды квартет Гайдна, она подозвала Зубова и сказала ему на ухо:
– Когда кто-то играет соло, то я знаю, что, как кончится, ему надо аплодировать, но в квартете я теряюсь и боюсь похвалить некстати. Пожалуйста, взгляни на меня, когда игра или сочинение требует похвалы.
(Из собрания Е. Львовой)
А. И. Мусин-Пушкин
В 1794 году президент Санкт-Петербургской Академии художеств Алексей Иванович Мусин-Пушкин, присутствуя в Синоде, через камер-лакея получает от Екатерины II повеление немедленно прибыть во дворец. Пушкин находит императрицу в кабинете, сидящую за столом с листом бумаги, который при входе его, перевернув, она спросила: