(ЖС, 1890. Вып. II)
Ты вот возьми, к примеру, насыпь на стол гороха и спроси его, Брюса, сколько тут, мол, горошин? – а он только взглянет и скажет: вот сколько, и не обочтется ни одной горошиной… да что? Он только взглянет – и скажет, сколько есть звезд на небеси!..
Такой арихметчик был Брюс, министр царский, при батюшке Петре Великом. Да мало ли еще что знал этот Брюс: он знал все травы тайные и камни чудные, составы разные из них делал, воду даже живую произвел, т. е. такую воду, что мертвого, совсем мертвого человека живым и молодым делает…
Да пробы-то этакой никто отведать не хотел; ведь тут надо было сначала человека живого разрубить на части, а всякий думал: «Ну, как он разрубить-то разрубит, а сложить да жизнь дать опять не сумеет?» Уж сколько он там ни обещал серебра и злата, никто не взял, все боялись…
Думал Брюс, думал и очень грустен стал; не ест, не пьет, не спит. «Что ж это, – говорит, – я воду этакую чудную произвел, и всяк ею попользоваться боится. Я им, дуракам, покажу, что тут бояться нечего».
И призвал он к себе своего слугу верного, турецкого раба пленного, и говорит: «Слуга мой верный, раб бессловесный, сослужи ты мне важную службу. Я тебя награжу по заслуге твоей. Возьми ты мой меч острый, и пойдем со мной в зеленый сад. Разруби ты меня этим мечом острым, сначала вдоль, а потом – поперек. Положи ты меня на землю, зарой навозом и поливай вот из этой скляночки три дня и три ночи, а на четвертый день откопай меня: увидишь, что будет. Да смотри, никому об этом ничего не говори».
Пошли они в сад. Раб турецкий все сделал, как ему было велено.
Вот проходит день, проходит другой. Раб поливает Брюса живой водой. Вот наступает и третий день, воды уж немного осталось. Страшно отчего-то стало рабу, а он все поливает.
Только понадобился для чего-то государю-царю министр Брюс: «Позвать его!» Ищут, бегают, ездят, спрашивают: где Брюс, где Брюс – царь требует. Никто не знает, где он. Царь приезжает за ним прямо в дом его. Спрашивают холопов, где барин. Никто не знает. «Позовите, – говорит, – ко мне раба турецкого: он должен знать».
Позвали. «Где барин твой, мой верный министр? – грозно спрашивает царь. − Говори, а не то сию минуту голову тебе снесу».
Раб затрясся, бух царю в ноги: так и так… И повел он царя в сад, раскопал навоз. Глядят: тело Брюсово уж совсем срослось и ран не видно. Он раскинул руки, как сонный, уж дышит, и румянец играет на лице. «Это нечистое дело», – сказал гневно царь. Велел снова разрубить Брюса и закопать в землю.
(ЖС, 1871. Вып. IV)
Балакирев
Петр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчет новой столицы Санкт-Петербурга.
– Царь-государь! – ответил Балакирев. – Народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох!
Петр, разгневавшись, закричал:
– Ложись!
И несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова.
Однажды случилось Балакиреву везти государя в одноколке. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности.
Шут, недовольный остановкой, ударил ее и сказал, искоса поглядывая на седока:
– Точь-в-точь Петр Алексеич!
– Кто? – спросил государь.
– Да эта кляча, – ответил хладнокровно Балакирев.
– Почему? – закричал Петр, вспыхнув.
– Да так… Мало ли в этой луже дряни; а она все еще подбавляет… Мало ли у Данилыча всякого богатства, а ты все пичкаешь! – сказал Балакирев, намекая на излишнее благоволение государя к Александру Даниловичу Меншикову.
Однажды государь спорил о чем-то несправедливо и потребовал мнения Балакирева; он дал резкий и грубый ответ, за что Петр I приказал его посадить на гауптвахту, но, узнав потом, что Балакирев сделал справедливый, хотя грубый ответ, приказал немедленно его освободить. Через некоторое время государь обратился опять к Балакиреву, требуя его мнения о другом деле. Балакирев вместо ответа, обратившись к стоявшим подле него государевым пажам, сказал им: