Винц, уверенный, что схватил «негодяя» за шиворот, перелетел через него кубарем и шлепнулся в пыль. Лан тем временем двинул локтем в живот второго и, на миг освободившись, оказался перед еще не расседланным буланым конем.
Одно движение, вскочить в седло, развернуть коня, сбивая всю эту мразь… нет, проворные, шакалы, успели отскочить. Вот сейчас дать коню шенкелей, сорваться в галоп, и…
Его Светлость герцог Рогнарский был единственным кто остался стоять на пути. Он загораживал выход из стойла. Рвануть коня! Направить прямо на него. Сбить с ног, без всякой жалости! А там… свобода!
Все решилось за долю мгновения. Беглец, уже пославший коня вперед, вдруг резко натянул поводья. Конь злобно всхрапнул и встал как вкопанный в полушаге от титулованной жертвы. Лан тяжело дыша, смотрел прямо на Даниэля. Самодовольная гримаса и ничего больше. Даже испугаться не успел! Понимает ли он вообще, что могло произойти? Похоже, что нет…
Лан с обреченностью и отвращением наблюдал, как самодовольство на красивом аристократичном лице сменяется злорадством.
— «Ну что, далеко уехал?» — с издевкой говорил взгляд напротив, — «что же ты так оплошал-то? Больше шанса не будет…»
Не будет… Лан бессильно отпустил поводья и больше уже не сопротивлялся. К нему почти сразу же подскочили. Стащили с седла, заломили руки за спину, так что в глазах потемнело и поволокли мимо герцога к выходу. И только тогда он поднял голову, удостоив своего палача еще одним коротким взглядом.
Герцог наблюдал за всем этим, с нескрываемым удовлетворением. Пухлые, по-детски капризные губы кривились в усмешке. И усмешка эта не предвещала Лану ничего хорошего.
Ну вот и все…
Ланире отвернулся. Его состояние выдавала только нездоровая бледность и закушенная губа. А когда его выволокли из конюшни, вовсе стало не до бывшего друга. Герхард исподтишка резко двинул ему кулаком в живот. И прошептал на ухо: «Вот сейчас — рассчитаемся».
От внезапной боли и унижения на глаза навернулись слезы. Резко зажмурившись, Лан вырвал локоть из захвата и зло, рукавом, вытерся. А когда открыл глаза, первое, на что наткнулся взгляд — лавка посреди мощеного камнем двора. Скоты! Вытащили на видное место, постарались!
Старые слуги, уже собравшиеся в отдалении, зашептались. Послышалось: «Он же дворянин».
— Я что, не имею права? — с вызовом сказал Дан, который к тому моменту уже вышел из конюшни. В эту секунду он мгновенно превратился из умудренного властителя в обиженного мальчишку, проверяющего мир на свои права.
— Имеете, — с подобострастным поклоном сказал Юри, — но даже несовершеннолетнего дворянина, если его наказывает не отец и не опекун, можно высечь только в суде…
— Это всего лишь младший конюх. Эй, чего встали! Почему он еще не на лавке!
Скамья правосудия — так громко и пафосно называлась простая деревянная лавка, к которой всегда привязывали для наказания провинившихся в замке слуг.
И снова накрыло пониманием, что это все не игра, не шутка… Но Лан даже головы не повернул в сторону Даниэля. Хотя где-то там, в самой глубине тот мальчишка, которого сейчас жестоко предавал лучший друг, все еще не верил, все еще ждал — вот сейчас… пусть даже засмеется. И скажет, что все это глупый розыгрыш.
Чужие липкие руки шарили по одежде и Ланире едва не вывернуло наизнанку. Почему же он позволил этой мрази так с собой обращаться? Зачем, ради чего?! Ради кого?!
Теперь поздно задумываться. Его держали так крепко, что синяки останутся, и хорошо, если от усердия руки не вывихнут. Тот, что справа — Лану было все равно, кто это, он даже головы не поворачивал — так старательно заламывал жертве руку, что резкая боль в плече отзывалась звоном в ушах и сладостью во рту.
Даниэль молча наблюдал со своего места за суетливыми приготовлениями. И ухмылка его из насмешливой переходила в злорадную. Когда Лан уже был растянут на скамье, их глаза снова встретились. Этот привычный молчаливый диалог, разговор взглядов. Поединок взглядов!
«— Ну что, понял, наконец, кто тут хозяин?»
— А не пошел бы ты… мне ты не хозяин!
— Значит, пощады просить не будешь?
— У ТЕБЯ?! Ни за что!
— Ну, ты сам напросился…»
— Всыпьте ему как следует! — в голосе Даниэля вылилась вся та злость и ярость, которые бушевали внутри. Он покраснел и гневно раздувал ноздри. Этот безмолвная перепалка, эта невозможность согнуть, подчинить, привела его в такое бешенство, что даже те ростки сомнения, что еще были где-то в глубине души, оказались выжжены под корень. Этот чертов упрямец брал над ним верх! Даже сейчас! Нет, он сломает, сломает эту проклятую гордость! Если не хочет просить прощения, будет просить пощады!