Но представление, несмотря ни на что, продолжалось. Моряки ловко натянули канат толщиной в руку между основанием мачты и первым рядом амфитеатра, и на глазах восхищенной и пораженной публики по нему осторожно и медленно пошел огромный слон. На голове у него сидел всадник, известный всему Риму своей дерзостью. Разумеется, это не он обучил слона ходить по канату — тот прошел бы и без седока, — но и он сорвал свою долю аплодисментов за представление, доселе невиданное.
Думаю, публика осталась довольна. Лучшими номерами были единодушно признаны смертельный прыжок Симона-волшебника и выступление укротительницы львов; жаль только, твердили все, что чародей и девушка погибли так быстро. Сенаторы и всадники, выступившие в качестве охотников, радовались, что обошлись без несчастий, и лишь отдельные зрители роптали, что так и не пролилась человеческая кровь во славу римских богов, и с тоской вспоминали жестокие игрища, устраивавшиеся во времена Клавдия.
И все же люди мужественно перенесли свое разочарование, ибо дары Нерона, розданные в перерывах между номерами, и впрямь оказались на редкость щедрыми. Удаление из амфитеатра преторианцев тоже весьма понравилось плебеям, внезапно пристрастившимся к свободе, и в битвах за билетики-жребии из слоновой кости увечья получили не более сотни человек.
Октавия, супруга императора, ничего не сказала по поводу того, что Нерон дозволил прекрасной Акте смотреть представление из императорской ложи, правда, она сидела за ширмой и наблюдала за всем через отверстие в ней. Агриппины в амфитеатре не было. Нерон велел сообщить, что матери его нездоровится. Кто-то съязвил, что она, должно быть, объелась грибов. Сам я этого не слышал, Нерон же заявил, будто он счастлив, когда римляне даже в его присутствии без опаски высказывают свои мысли.
Зверей у меня, к моей печали, поубавилось, но какое-то количество хищников все же осталось в живых, и я разработал план, по которому в будущем зверинец следовало постоянно пополнять животными из разных стран; впредь, решил я, представления не должны зависеть от воли случая. Нужно устроить так, чтобы за короткий срок можно было подготовить хорошее представление, если Нерон вдруг сочтет необходимым развлечь народ в какой-нибудь из праздников. А поскольку мне были известны непростые жизненные обстоятельства Нерона, я считал разумным заранее подготавливать плебс к политическим событиям, отвлекая его развлечениями от ненужных раздумий.
Копыта убитых носорогов всю ночь, как это делают африканцы, тушились в большой яме и к утру превратились в прозрачную желеобразную массу. Я собирался украсить этим редкостным лакомством, которое пока вообще было неизвестно в Риме, пиршественный стол императора. Печально оглядывал я пустые клетки, рабов, бесцельно бродивших около них, и наш скромный домик, в котором мы с Сабиной провели много трудных, но, по-моему, вполне счастливых дней.
— О Сабина! — благодарно воскликнул я. — Ты так замечательно умеешь ухаживать за животными! Если бы не это твое искусство и не твое трудолюбие, я ни за что бы ни справился с императорским поручением. Завтра мы заживем своей прежней жизнью, но я всегда буду с удовольствием вспоминать недели, отданные нашим четвероногим питомцам!
— Как это — заживем прежней жизнью? — резко спросила Сабина. — О чем это ты толкуешь, Минуций?
— Дела мои в зверинце окончены, и, смею надеяться, отец твой и цезарь остались довольны, — отвечал я бодро и радостно. — Сейчас я иду с этим вот кушаньем к Нерону, а наш управляющий произведет расчет с императорской казной. Нерон ничего не смыслит в денежных вопросах, да и мне, откровенно говоря, счетоводство дается нелегко. Но я уверен, что там все в порядке, а мои денежные потери меня не слишком заботят. Возможно, Нерон и возместит мне расходы, но все же высшая награда — это аплодисменты зрителей. Хорошо, что все благополучно закончилось, а то я думал, что не перенесу треволнений последних дней.
— Не перенесешь треволнений? Вот как? — вскричала Сабина. — О боги, да я просто не верю своим ушам! Ты же сделал только первый шаг! Первый! Неужто ты собираешься бросить на произвол судьбы львов, которые остались теперь без укротительницы, или этих забавных обезьянок, удивительно похожих на людей? Одна из них так кашляет, что у меня просто сердце разрывается. Я уже не говорю о всех других животных. Нет, Минуций, позволь мне думать, что ты просто устал и находишься в дурном расположении духа. Мой отец пообещал, что ты не покинешь зверинец и будешь дальше служить здесь Риму — под моим надзором, разумеется. Это освободит отца от массы хлопот — например, ему не придется все время выпрашивать в сенате дополнительные средства на содержание зверинца.
Теперь уже наступала моя очередь не верить своим ушам
— Флавия Сабина, — сказал я, — но я никогда не помышлял о том, чтобы посвятить свою жизнь зверям, как бы милы и забавны они ни были. Позволь напомнить тебе, что по отцовской линии я, как Отон или еще кое-кто, происхожу от этрусских царей.
Сабина насмешливо фыркнула.
— Твое происхождение, мягко говоря, сомнительно, а уж о твоей гречанке-матери тебе вообще стоит забыть. Что же до восковых масок предков в доме твоего отца, так они принадлежат Туллии. Среди Флавиев по крайней мере были консулы. Времена очень изменились, Минуций. Неужели ты не понимаешь, что управлять зверинцем — пост политический, достойный зависти, хотя многие этого пока еще и не осознали?
— Я не намерен вступать в соперничество с глотателями огня или чревовещателями, — твердо сказал я. — И мне надоело, что немало уважаемых людей давно уже прикрывают при встрече со мной свои носы краешком тоги, не в силах вынести запаха зверинца, которым от меня несет. Пятьсот лет назад благородный патриций мог еще кичиться тем, что пропах туком[58], но то было очень давно. Вдобавок мне, честно говоря, мешают львята, расположившиеся на нашем супружеском ложе. По-моему, к ним ты более благосклонная, чем к собственному мужу.
Лицо Сабины побледнело от гнева.
Я никогда не говорила о твоих супружеских достоинствах, потому что не хотела оскорблять тебя, — зло сказала она и помолчала, пытаясь овладеть собой. — Умный чуткий мужчина давно сделал бы свои выводы. Да, мы с тобой люди разные, но брак есть брак, и жить в нем — значит не только делить ложе. На твоем месте я бы радовалась, что жена нашла себе достойное занятие, помогающее ей заполнить пустоту в жизни. Мы сохраним зверинец, это мое твердое решение, тем более что и отец поддерживает меня!
Но у моего отца может быть другое мнение, и он имеет право его высказать, — жалко пролепетал я. — Между прочим, даже его денег не хватит на постоянное содержание зверинца.
Главным, однако, было не это. Меня глубоко оскорбили ее жалобы на то, что я плохой супруг.
Поскольку мне следовало спешно, пока оно не остыло, нести желе из носорожьих копыт в Палатинский дворец, я прекратил нашу ссору, которая хотя и не была первой, оказалась самой неприятной из всех.
Нерон, естественно, пригласил меня принять участие в трапезе и, желая выказать свое расположение, распорядился выдать мне в награду и в возмещение расходов полмиллиона сестерциев. Мне стало понятно, что он и представления не имеет, во что на самом деле обходится содержание зверинца. Впрочем, он и не мог этого знать, ибо никто никогда не занимался даже приблизительными подсчетами; однако я промолчал: ведь мой отец был очень богат.
Спустя какое-то время я ворчливо попросил, чтобы пост управляющего зверинцем был включен в реестр государственных должностей — тогда я мог бы внести его в свой послужной список, если вдруг вздумаю оставить его. Это предложение вызвало шутливую дискуссию, конец которой положил мой тесть, заявивший, что такая важная и требующая большого собственного состояния должность не может зависеть от капризов сената — а вдруг в один прекрасный день он возьмет да и назначит на нее кого-нибудь недостойного. По его мнению, назначение на эту должность обязано быть юридически закреплено как прерогатива императора и его награда — наподобие места дворного повара или управляющего императорским гардеробом; тот же, кто откажется занять ее, рискует впасть у императора в немилость.