Одна лишь мысль, что ей снова придется брать у меня деньги, ужасала Поппею. К счастью, у нее есть дорогое украшение, которое можно продать, говорила она. Конечно, это семейная драгоценность, но свобода всего дороже.
Я прямо-таки робел, когда уговаривал ее принять чек к моему банкиру. Итак, теперь оставалось испросить согласия Нерона на расторжение брака — ведь император был еще и высшим понтификом, хотя частенько говаривал, что исполнение этих обязанностей делает его жизнь, и без того переполненную трудами, просто невыносимой.
Сам я обращаться к Нерону с подобной просьбой опасался, ибо мог навредить Поппее: император имел полное право заподозрить меня в личной заинтересованности. Кроме того, Нерон нередко с издевкой утверждал, будто я больше смыслю в повадках носорогов, чем в искусстве, и это сильно задевало меня.
Я занялся поисками посредника и спустя некоторое время решил воспользоваться помощью Отона, который был лучшим другом Нерона и которому богатство и огромное влияние позволяли даже иногда спорить с цезарем. Отон гордился своим нежным, гладким лицом; однажды я между прочим сказал, что знаю некую женщину, которая ежедневно умывается молоком ослицы.
Отон сразу заинтересовался и заявил, что он тоже после бессонных ночей и бесконечных попоек нередко обтирает лицо хлебным мякишем, размоченным в молоке ослицы.
В конце концов я откровенно поведал ему о Поппее Сабине и ее неудачном браке. Разумеется, добавил я, ему необходимо познакомиться с бедняжкой, прежде чем он решит, идти ли к Нерону ходатайствовать за нее.
И вот я, дурья голова, самолично ввел Поппею в роскошный дом Отона. Ее красота, сдержанность манер и прозрачная кожа произвели на хозяина такое впечатление, что он тут же согласился быть ее заступником перед Нероном. Но для этого, конечно, ему понадобилось выяснить некоторые подробности.
Любезно улыбаясь, он стал расспрашивать Поппею о мельчайших деталях ее супружеской жизни. Заметив, что от смущения я не знаю, куда девать глаза, он тактично предложил мне погулять в саду. Я понимал, что о таких вещах застенчивой Поппее удобнее рассказывать без свидетелей.
Они оставались за закрытыми дверями до самого обеда. Наконец Поппея вышла ко мне, взяла за руку и скромно потупила свои серые глаза. Отон поблагодарил меня за то, что я познакомил его с такой очаровательной женщиной, и пообещал сделать все от него зависящее, чтобы способствовать разводу. Поппея от разговора с ним даже раскраснелась — такая уж она была.
Отон сдержал слово. Нерон в присутствии двух судей и сверяясь с документами, предъявленными ему, расторг брак между Поппеей и Криспинием. Сына оставили матери. А несколько недель спустя без всякой огласки и без положенных в таком случае девяти месяцев воздержания Поппея и Отон поженились.
Сначала я отказывался этому верить. Казалось, обрушилось само небо, и солнце померкло. У меня начались такие головные боли, что я на целых пять дней заперся в темной комнате.
Придя в себя, я с остервенением сжег свои стихи на домашнем алтаре и поклялся никогда больше ничего подобного не писать. И этому решению я верен до сих пор.
Я ни в чем не мог упрекать Отона, ибо слишком хорошо знал колдовскую силу Поппеи. И тем не менее я сомневался в том, что Отон, известный всему Риму любитель красавиц и хрупких мальчиков, мог влюбиться в столь скромную и неискушенную женщину. Возможно, впрочем, что он решил изменить свою беспорядочную жизнь. Возможно, благонравная Поппея смогла оказать возвышенное влияние на его развращенную душу.
Приглашение на свадебное пиршество я получил из собственных рук Поппеи и заранее послал молодым в подарок набор серебряных чаш тончайшей работы. На самом празднике я бродил по залам, словно тень из загробного мира, и пил куда больше обычного. Прощаясь, я со слезами на глазах объявил Поппее, что тоже, видимо, потребую развода.
О Минуций, почему же ты раньше ни словечком не намекнул мне на это?! — печально упрекнула меня Поппея. — Но нет, я не смогла бы причинить такую боль Флавии Сабине. Конечно, у Отона есть свои недостатки. Он несколько женоподобен и вдобавок приволакивает ногу, тогда как твоя хромота совсем незаметна. Однако он твердо обещал мне исправиться и бросить своих дурных друзей, о которых я и слышать не желаю. Бедный Отон очень слабохарактерный и легко поддается чужому влиянию, но я верю, что мне удастся сделать из него другого человека.
А кроме того, он богаче меня, он древнего рода и весьма дружен с Нероном, — добавил я, не скрывая горечи.
Поппея с упреком посмотрела на меня и дрожащим голосом проговорила:
— Ты так плохо обо мне думаешь, Минуций? Я полагала, ты давно понял, что имя и богатство ничего для меня не значат. Я же не смотрю на тебя свысока, хотя ты всего лишь управитель зверинца.
Она казалась оскорбленной и была при этом так хороша, что я не мог долго на нее сердиться и тут же попросил прощения.
На некоторое время Отона и впрямь точно подменили. Он стал избегать кутежей Нерона, а если и появлялся во дворце, призванный туда императором, то рано уходил, говоря, что не может заставлять свою красавицу-жену так долго ждать его. О красоте Поппеи и ее искусности в любви он рассказывал с таким неподдельным восторгом, что вызвал жгучее любопытство Нерона. В конце концов це зарь предложил Отону представить ему жену.
Отон возразил, что Поппея слишком скромна и целомудренна, и придумал еще множество отговорок, а потом похвастался, что сама Венера, выходя из морской пены, наверняка не была так прекрасна, как Поппея, когда она по утрам принимает молочные ванны. Отон завел целое стадо ослиц для нее. Они оба с наслаждением плещутся в молоке после любовных безумств.
Меня терзали такие муки ревности, что я избегал всех сборищ, где мог бы оказаться Отон. Друзья подшучивали над моей угрюмой физиономией, я же утешался тем, что должен желать Поппее только добра, если действительно люблю ее, и обязан радоваться тому, что она сделала самую блестящую партию в Риме.
А Сабина все более отдалялась от меня. Мы уже не могли находиться вместе, не ссорясь, и я начал всерьез задумываться о разводе, хотя и понимал, что этим навлеку на себя ненависть всего рода Флавиев. Я не посмел бы обвинить суровую своенравную Сабину в осквернении семейного очага, невзирая на то, что она уже давно дала мне понять: я внушил ей глубокое отвращение к супружеским обязанностям.
Мою жену совершенно не трогало, что время от времени я пользовался услугами какой-нибудь молоденькой рабыни — лишь бы я пореже попадался ей на глаза. Короче говоря, у меня не было обоснованной причины для расторжения брака, заключенного по полному обряду. Да я даже и не пытался заикнуться о разводе — Сабина просто рассвирепела, когда я однажды попробовал заговорить с ней об этом. Думаю, она боялась лишиться своих любимых зверей. Мне оставалось лишь надеяться, что рано или поздно львы разорвут ее за то, что она, насилуя их волю, вместе с укротителем Эпафродитом заставляет хищников делать всякие невиданные трюки.
Вот так протекли мои первые пять лет жизни при правлении Нерона. Наверное, это было счастливейшее время, пережитое миром, и лучшего ему уже не дождаться. Мне, однако, казалось, будто я заперт в клетку. Мало-помалу я перестал следить за собой, забросил скачки и растолстел.
Впрочем, я не очень-то отличался от других римлян — своих ровесников. На улицах столицы тогда часто встречались неухоженные, длинноволосые молодые люди: потные и грязные, они громко распевали, возвещая о появлении нового племени, презревшего строгие нравы предков. Я стал ко всему равнодушен, махнув рукой на то, что проходит лучшая пора моей жизни, ибо мне не было еще и тридцати.
Вскоре Нерон и Отон рассорились. Желая подразнить Нерона, Отон однажды привел Поппею во дворец, и император влюбился в нее до безумия. Этот избалованный ребенок привык немедленно получать все, что ни пожелает, но Поппея решительно отвергла Нерона, заявив, что он, мол, не может предложить ей больше, чем Отон.
После трапезы Нерон велел открыть флакон драгоценных благовоний, чтобы все гости могли умастить себя несколькими пахучими каплями. Когда же вскоре Нерон был в гостях у Отона, тот распорядился, чтобы такие же благовония разбрызгивались, подобно дождю, из маленьких серебряных рожков.