— Пожалуйте в круг, господин Петкович! Или уходите совсем, никто вас не неволит ходить здесь. Извольте вместе с этими господами в круг! А ты кыш! — рявкнул он на Ферковича, этого вечно мрачного ворчуна. — Здесь я слежу за порядком!
— Порядком для господ, — фыркнул Феркович, поник и с озлоблением сжал губы.
До сих пор словно вынужденный прогуливаться подобным образом и обрадованный, что ему дали свободу передвижения, Петкович оставил растерянного маленького Гроша и застыл перед кругом. Наверное, хотел всем сказать что-то хорошее, но, не найдя слов, помахал рукой и пошел к дровам. Но не сел. Чей-то ласковый голос зовет его туда, к стене за курятником, и желает ему доброе утро. О, это утро действительно доброе, сладкое, как сахар!
— Ну, как поживаете, господин Майдак?
Майдак только что смастерил крестик и втыкает его в землю. С открытым ртом, склонив голову, он ласково и выжидательно уставился на Петковича, когда же тот потреплет его по щеке, как это часто бывало раньше. Но сейчас Петкович смотрит вниз на крестик на земляном холмике.
— Это могила. Я похоронил канарейку, — начал было Майдак, чтобы нарушить молчание и обратить на себя внимание Петковича.
— Канарейку? — вздрогнул Петкович. — Какую канарейку?
Майдак принимается объяснять. В душу Петковича закрались сомнения и страх, смешавшиеся с прежним радостным настроением. Что-то необъяснимое роднит его с этой канарейкой. Прекрасно пела она летними вечерами, а теперь мертва. Почему? А еще вчера, когда пришли убийцы, он слышал ее щебетание.
— А вы ее, случайно, не живую закопали? — с тревогой спросил он и повернулся к Майдаку, который, прислонившись к стене, не мигая смотрит на Петковича.
— Нет, нет, мертвую, господин Петкович!
— А это ее могила? — вдруг радостно оживился Петкович. — Желтая могила, ха-ха-ха! Смотри-ка, и крестик поставили! А зачем крестик? — рассмеялся он и ласково потрепал смущенного Майдака по щеке.
— Да так, господин Петкович. Может, и у канарейки душа есть. Надо уважать, — протяжно выговорил он, растроганный, охваченный неодолимым желанием посидеть с Петковичем где-нибудь вдали от всех. Вот какой это человек, которого люди называют сумасшедшим, — улыбающийся и радостный. Словно в трансе. Именно так он и представлял себе Петковича. — Бог знает, какая душа у этой птички!
— И бог знает, сможет ли она когда-нибудь вернуться такой, какой была? — тут же поддержал его мысль Петкович.
— Как? Что вы имеете в виду? — оживился Майдак, охваченный ожиданием чего-то прекрасного. — Ведь души могут возвращаться, надо только верить. Я верю, что вы могли бы их призвать. Загипнотизировать их, и они появятся. Помните, как вы меня вчера загипнотизировали?
— Я вас не гипнотизировал, — усмехается Петкович и сразу же делается серьезным. — Души не возвращаются, перед уходом они раз и навсегда прощаются с нами.
— По-моему, — тянет подавленный и разочарованный Майдак, — в состоянии транса все возможно, в трансе все прекрасно. Мне вчера казалось, будто небо открывается передо мной. Смотрите на меня, смотрите, добрый господин Марко.
С раскинутыми по стене руками Майдак в эту минуту был похож на влюбленную девушку, трепещущую в сладком восторге, поборовшую стыдливость и готовую отдаться сильному, необыкновенно сильному любовнику. Петкович с грустью смотрит на него. В эту минуту лицо его сделалось отрешенным, как будто навсегда исчезло прежнее выражение. А может, и в душе у Петковича все перевернулось. Ясно только, что все это время он думал о себе, а когда заговорил, речь его звучала странно, как внутренний монолог.
— А может, все-таки возвращаются. Знаете, когда мы с вами выйдем на свободу, я приду к вам или вы ко мне в Безню, и тогда мы вызовем наши души обратно. Наши, вы согласны?
— Устроим спиритический сеанс? — понимает его Майдак. Но он не убежден, что свою собственную душу и душу Петковича надо звать откуда-то обратно, когда они здесь, всегда с ними, только им надо сблизиться, — Мы объединим их, покажем одну другой, — уточняет Майдак, — вы свою — моей. О, это будет удивительно! Я ее сразу же увижу, впаду в транс. Но это и здесь возможно, господин Петкович. С помощью гипноза.
— Гипноза? — с остановившимся взглядом пробормотал Петкович. — Мне не нужна желтая могила. Зачем вы выкопали эту могилу? Вы, вы… — еще мгновение, и он бы беспричинно накричал на Майдака, но взгляд его вдруг смягчился и задержался на крыше стоящего на улице дома. — Но вон того голубя вы не закопаете, ведь правда, господин Майдак, его вы не похороните? Тот голубь — моя душа, посылающая привет. Она выпорхнула на свободу, греется на солнце и не хочет спускаться в желтую могилу.