XXXI. В это время к уже отчаявшемуся было царю явился на помощь новелисим. Когда начался бунт, его во дворце не было; узнав о случившемся и опасаясь беды, он сначала заперся в своем доме и не показывался из него, боясь, что у входа толпа не отпустит его живым, если он выйдет, но потом новелисим вооружил всех слуг и домочадцев (сам он при этом не надел и панциря), и они, незаметно покинув убежище, с быстротой молнии помчались по городу с кинжалами в руках, готовые уложить на месте каждого, кто встанет на их пути. Пробежав таким образом весь город, они забарабанили в дворцовые ворота и явились, чтобы помочь императору. Тот принял их с радостью и только что не расцеловал дядю, решившегося умереть вместе с ним. И вот они решают немедленно вернуть из ссылки царицу, из-за которой взбунтовалась толпа и разразилась битва, а самим спешно превратить дворцовых людей в копейщиков и пращников и выстроить их против тех, кто бесстыдно рвался на приступ. Устроившись в укрытиях, те принялись метать сверху камни и копья, многих убили и разорвали тесный строй нападающих, но восставшие, разобравшись в чем дело, снова обрели силу духа и встали теснее прежнего.
XXXII. Между тем во дворец доставили императрицу; она, однако, не столько радовалась тому, как с ней распорядился Всевышний, сколько ждала еще худших бед от мерзкого царя. Поэтому-то она и не воспользовалась удобным случаем, не попрекнула тирана за свои страдания, обличия не изменила, но посочувствовала ему и пролила слезы о его судьбе. Михаил же, вместо того чтобы переменить ей одежды и облечь ее в пурпурное платье, потребовал ручательств, что не станет она жить по-другому, когда уляжется буря, и смирится с уготованной ей участью. Царица все обещала, и перед лицом грозящей беды заключили они между собой союз. И тогда они вывели ее на самую высокую площадку Великого театра и показали взбунтовавшемуся народу, ибо думали, что смирят бурю его гнева, если вернут ему его госпожу. Но одни так и не успели увидеть ту, которую им показывали, а другие, хотя и узнали ее, еще больше возненавидели тирана, который и в гуще бед не освободил своего сердца от злонравия и свирепости [так как Зоя, по-видимому, еще была одета в монашеское платье, что вызвало у народа мысль о неискренности действий Михаила и что возвращение Зои лишь на скорую руку состряпанный спектакль, дабы успокоить восставших, а после с ними расправиться. — С.Д.].
XXXIII. После этого битва вспыхнула с новой силой» [53, с. 60–63].
Значительную роль в восстании сыграл патриарх Алексей Студит, потребовавший от синклита лишить негодного государя трона, а затем короновавший доставленную из монастыря Феодору — за день до того, как Зою вернули из ссылки (20 апреля). Восставшие приветствовали провозглашение Феодоры, причем, по словам Пселла, на ее сторону встал не только простой народ, но и «лучшие люди» и «все тогда отвернулись от тирана [Михаила V. — С.Д.] и в славословиях стали провозглашать Феодору царицей» [53, с. 64].
Император и новелисим бежали из дворца, захваченного и разграбленного чернью, в Студийский монастырь и там пытались найти убежище в церкви, но их буквально оторвали от алтаря, выволокли на улицу и ослепили, на чем настояла Феодора. Константин при этом держался с возможным мужеством, Калафат, напротив, обезумел от страха и, вопя, умолял о сострадании, обращаясь к злой и насмешливой толпе.
Год смерти Михаила V, которого Константин IX Мономах сослал на Хиос, неизвестен.
Константин IX Мономах
Константин Мономах отличался тремя достоинствами — родовитостью, богатством и красотой не только внешней, но и душевной. Вдовец, вторым браком он был женат на племяннице Романа Аргира. Зоя симпатизировала ему столь явно, что Михаил IV сослал его на остров Лесбос. После низложения Калафата Константин был возвращен из ссылки и назначен судьей фемы Эллада. 12 июня 1042 г. Мономах стал третьим мужем 64-летней Зои и василевсом.
Правление Константина IX является в каком-то смысле переломным в ходе византийской истории XI столетия. Именно на этот период пришлись начало агрессии турок-сельджуков, разворачивание наступления норманнов, церковный раскол Запада и Востока и невиданные ранее по силе мятежи знати. Центральная власть ослабла, империя стремительно катилась в пропасть кризиса. В такое тревожное время у руля государства оказался человек хотя и неплохой, но совершенно недостойный императорской власти — по крайней мере таким изображают Мономаха современники[90]. Константин IX прославил себя удивительной несерьезностью и невоздержанностью. Он «передал другим попечение о казне, право суда и заботы о войске, а своим законным жребием счел жизнь, полную удовольствий и радостей… Император, который редко думал о делах, но часто… о развлечениях, стал причиной многих болезней в то время еще здорового государства» (Пселл, [53, с. 83]). Должности василевс раздавал направо и налево, «чуть ли не весь рыночный сброд причислил к синклиту… В то время как у ромейской державы есть два стража: чины и деньги, а кроме того, еще и третий — разумное о них попечение и раздачи со смыслом, он сразу принялся опустошать казну и подчистил ее до последней монетки» (Пселл, [53, с.79]). Но народ любил беспутного императора.»Дело в том, — сокрушался по этому поводу Пселл, — что у людей, ведущих изнеженную жизнь в столице, мало понятия об общем благе, да и те, у кого такое понятие есть, забывают о долге, когда получают то, что им любо» [53, с. 79].
90
Даже Пселл, искренне признательный ему за оказанные щедрые благодеяния и самым доброжелательным образом настроенный к нему.