С середины VII столетия в плане административного устройства Византия начала отходить от принципов римской диоклетиановой системы, основанной на разделении военной, гражданской и судебной власти. Это было связано с началом становления фемного строя. Со временем вся территория империи была разделена на новые административные единицы — фемы. Во главе каждой фемы стоял стратиг, который осуществлял гражданское управление и командовал фемным войском. Основой армии стали крестьяне-стратиоты, получавшие от государства землю на условии несения воинской службы. При этом сохранилась главная особенность Византии, всегда отличавшая ее от стран христианской Европы, — централизованное управление государством и сильная императорская власть. Вопрос о генезисе фемного строя сложен, скорее всего, первые нововведения относятся к правлению императора Ираклия I, а окончательное оформление произошло в середине и конце VIII в., при императорах Сирийской (Исаврийской) династии.
К этому времени относится некоторый упадок культуры, связанный, во-первых, с непрекращавшимися тяжелыми войнами, а во-вторых, с движением иконоборчества (см. «Лев III» и «Константин V»). Однако уже при последних императорах Аморийской династии (820–867) Феофиле и Михаиле III наступил период общего социально-экономического и культурного улучшения.
При императорах Македонской династии (867 — 1028) Византия достигает своего второго расцвета.
С начала X в. намечаются первые признаки распада фемного строя. Все больше стратиотов разоряется, их земли попадают в руки крупных землевладельцев — динатов. Репрессивные меры, принимаемые императорами против динатов в X — начале XI в. не принесли ожидаемых плодов. В середине XI в. империя снова попала в полосу сильнейшего кризиса. Государство сотрясали мятежи, трон империи переходил от узурпатора к узурпатору, ее территория сократилась. В 1071 г. в битве при Манцикерте (в Армении) ромеи потерпели сильнейшее поражение от турок-сельджуков; тогда же норманны захватили остатки италийских владений Константинополя. Лишь с приходом к власти новой династии Комнинов (1081–1185) наступила относительная стабилизация.
К концу XII столетия потенциал реформ Комнинов иссяк. Империя пыталась удержать за собой позицию мировой державы, но теперь — впервые! — страны Запада начинают явно превосходить ее по уровню развития. Вековая империя становится не в состоянии конкурировать с феодализмом западного типа. В 1204 г. Константинополь был взят штурмом католическими рыцарями — участниками IV крестового похода. Однако Византия не погибла. Оправившись от удара, она сумела возродиться на уцелевших от латинского завоевания малоазиатских землях. В 1261 г. Константинополь и Фракия были возвращены под власть империи Михаилом VIII Палеологом — основателем последней ее династии. Но история Византии Палеологов — это история агонии страны. Окруженная врагами со всех сторон, ослабленная гражданскими войнами, Византия гибнет. 29 мая 1453 г. войска турецкого султана Мехмеда II овладели Константинополем. Спустя пять — десять лет под властью турок-османов оказались остатки ее земель. Византии не стало.
Византия существенно отличалась от современных ей государств христианской Западной Европы. Например, общий для западноевропейского средневековья термин «феодализм» к Византии может быть применен лишь с большими оговорками, да и то — только к поздней. Подобие института вассально-ленных отношений, основанного на собственности частных лиц на землю и зависимости от господина обрабатывавших ее крестьян, отчетливо появляется в империи лишь со времен Комнинов. Ромейское общество более ранней поры, эпохи расцвета (VIII–X столетий), больше похоже на, скажем, Египет Птолемеев, где государство занимало главенствующие позиции в экономике. В связи с этим тогдашней Византии была присуща невиданная для Запада вертикальная подвижность общества. «Благородство» ромея определялось не происхождением, а в большей степени личными качествами. Наследственная аристократия, конечно, была, но принадлежность к ней не определяла целиком будущей карьеры. Сын булочника мог стать логофетом или наместником провинции, а потомок высших сановников кончить свои дни евнухом или простым писцом — и никого это не удивляло.
Начиная с Комнинов влияние аристократии усиливается, но основанная на сословном «праве крови» иерархичная структура стран Запада в Византии не прижилась — во всяком случае, в полном ее объеме (см., например, [139]).
В плане культурном империю отличало еще большее своеобразие. Будучи христианской страной, Византия никогда не забывала антично-эллинистических традиций. Разветвленный бюрократический аппарат требовал массы грамотных людей, что обусловило невиданный размах светского образования. В те годы, когда Запад пребывал в невежестве, ромеи зачитывались древними классиками литературы, спорили о философии Платона и Аристотеля. В Константинополе с 425 г. существовал университет, работали первоклассные по тому времени больницы. Архитектура и математика, естественные науки и философия — все это сохранялось благодаря высокому уровню материального производства, традициям и уважительному отношению к учености. Купцы империи плавали в Индию и на Цейлон, достигали Малаккского полуострова и Китая. Греческие врачи не только комментировали Гиппократа и Галена, но и успешно привносили новое в античное наследие.
Немалую роль в культуре империи играла церковь. Но в отличие от католичества, православная церковь никогда не была воинствующей, а распространение православия среди славян Восточной Европы и на Руси привело к возникновению дочерних культур этих стран и складыванию особых отношений между государствами — своего рода «содружества» (см. [240]).
Ситуация изменилась в конце XII столетия. С того времени уровень Запада, как уже говорилось выше, начал превосходить византийский прежде всего в плане материальном. А в плане духовном постепенно исчезла альтернатива «цивилизация Византии — варварство Запада»: «латинский» мир обрел свою развитую культуру. Справедливости ради отмечу, что это относится далеко не ко всем представителям западного мира — явившиеся на Восток нечистоплотные, грубые и невежественные европейские рыцари служили тому иллюстрацией; именно поэтому, контактируя в основном с крестоносцами, просвещенные ромеи долгое время (XII–XV вв.) отказывали Западу в праве считаться цивилизованным миром. Правда, сравнивать «уровни развития культуры» всегда было занятием в общем сложным, а главное, бесперспективным, хотя люди (как правило, с позиций собственного этно-, конфессио- и т. д. — центризма) *это делали, делают и делать не перестанут. Лично я не вижу надежного и беспристрастного критерия понятия «культурный уровень». Пример: если оценивать с точки зрения художника качество византийских монет VI–VIII вв., то между этими произведениями искусства, слитого с мастерством, и бесформенными кусочками металла с изображениями типа «точка, точка, два крючочка» — монетами Ласкарисов и Палеологов — пропасть, упадок налицо. Однако говорить на этом основании об отсутствии художников в поздней Византии нельзя — просто они стали другими и творили иное (достаточно упомянуть фрески монастыря Хоры). У центральноамериканских индейцев XV–XVI вв. не было прирученных лошадей и колесных повозок, а приношение людей в жертву практиковалось — но кто осмелится назвать варварскими общества, погибшие под огнем аркебузиров Кортеса? Сейчас — едва ли, но вот в XV–XVI вв. право испанцев уничтожать «диких» ацтеков мало кто оспаривал. С другой стороны, у каждого из нас есть своя мера, и навряд ли мы усомнимся, кого из предков считать культурнее — кроманьонца с дубиной или Аристотеля. Главное, наверное, другое — своеобразие. А с этой точки зрения Византия никогда не теряла своей культуры. Ни при Юстиниане, ни при Ангелах, ни при Палеологах, хотя это эпохи разные. Правда, если культура ромеев в VI в. могла идти вослед пыльным легионерам Велисария, то через тысячу лет этого пути уже не было.