Перед тем как лорд Эльджин распорядился сжечь эту потрясающую сокровищницу, дворец подвергся варварскому разграблению со стороны французов, которые вошли на его территорию первыми. Их командующий генерал Монтобан так описал свои впечатления от посещения Летнего дворца: «У нас в Европе не найти даже намека на такую роскошь, и мне не дано в нескольких строках передать его великолепие, ведь меня просто потряс вид такого рукотворного чуда». Его солдаты набросились на свою добычу без особых угрызений совести. Свидетелем всего этого безобразия выступил подполковник Вулзли: «Тут же началось беспорядочное разграбление и варварское разрушение всех предметов, казавшихся слишком тяжелыми, чтобы унести с собой… Офицерами и солдатами как будто овладело временное умопомешательство; телом и душой они были поглощены одним общим желанием: грабежом, и только грабежом». Штатный переводчик генерала Гранта по имени Роберт Свайно записал в дневнике, что британские солдаты, прибывшие позже, сразу же присоединились к французам, так как «их генерал не высказал возражений по поводу разграбления» китайского чуда. «Сама по себе возникла ужасающая картина разрушения!» Грант по этому поводу писал: «Нетронутой во дворце оставалась всего лишь одна комната. Генерал Монтобан сообщил мне, что он сохранил все ценности, которые могли в ней находиться, для честного дележа между англичанами и французами. Стены комнаты покрывали пластины нефрита. Этот французский генерал рассказал мне о том, что он обнаружил два. канцелярских набора из золота и зеленого нефрита. Один из которых он собирается передать мне в качестве подарка королеве Виктории, а второй предназначается императору Наполеону».
Среди подарков, полученных королевой Викторией, стоит упомянуть собачонку. Некая престарелая наложница императора, не успевшая отправиться в бега вместе с остальным двором, умерла от страха, когда в столицу прибыли европейские союзники. Пять ее собачек породы пекинес привезли в Британию, и они положили начало породе пекинесов за пределами Китая. Одного песика привез капитан Харт Данн из Уитширского полка, прозвавший своего питомца Лути (от английского глагола to loot – грабить) и подаривший его королеве Виктории. В записке с представлением этой собаки капитан отметил: «Перед вами самое преданное и умное маленькое создание природы, привезенное мною из Китая, – его с самого начала приучили к тому обращению, которое полагается домашним питомцам, и делалось это в надежде на то, что за ним будут ухаживать сама ее величество, а также члены августейшей семьи». В Виндзоре эта собачонка вызвала некоторое содрогание. Экономка королевы госпожа Хендерсон писала в своей докладной начальству: «Это животное отличается большой разборчивостью в еде и, как правило, отказывается от хлеба с молоком, однако с удовольствием питается вареным рисом с курятиной, а также мясной подливкой. Можно сказать, что это блюдо подходит ему больше всего». Ее начальник проявил явную озабоченность и написал на оборотной стороне второго подобного письма: «Китайский пес, настаивающий на курятине для своего питания!» Госпожа Хендерсон получила такое вот указание: «…после непродолжительного лечебного голодания и увещеваний он [притом, что Лути был сучкой] должен полюбить корм, полезный для него…» В Виндзоре королева Виктория заказала нарисовать Лути немецкому художнику Фридриху Кейлю и через своего секретаря госпожу Скеттет особо отметила, чтобы «когда господин Кейль изобразит эту собаку, ему следует поместить рядом с ней некий предмет, чтобы было видно [Вот как!], какая она на самом деле необыкновенно маленькая…», Лути прожила на псарне Виндзора в общей сложности десять лет.
Когда лорд Эльджин принял решение спалить Старый летний дворец, французы отказались принять в этом деле участие, назвав его актом вандализма против беззащитных. Тем не менее сожжение было методично осуществлено. Генерал Грант описал картину такого преступления в своем письме военному министру в Лондоне: «Солдаты дивизии сэра Джона Мишеля 18 октября с большей частью кавалерийской бригады строем вошли на территорию дворца и подожгли там все имевшиеся строения. Зрелище предстало по-настоящему величественное. Мне оставалось разве что горевать по поводу уничтожения такого древнего великолепия, и я понимал, что так могли поступить только отпетые дикари; однако приходилось признавать необходимость такой меры в назидание китайцам, чтобы они больше не решились на убийство европейских посланников, а также на нарушение положений международного права».