Итак, по прошествии считаных дней после смерти мужа Цыси без лишнего шума добилась от регентов разрешения великому князю Гуну посетить охотничий домик и попрощаться со своим скончавшимся братом. Это противоречило распоряжению почившего в Бозе императора, однако запрет на приезд великого князя выглядел просто непристойным.
Сразу по приезде великий князь Гун бросился на пол перед гробом брата, и из глаз его хлынули потоки слез. Свидетели его рыданий признавали, что «никто больше не убивался так искренне, как это делал он». Присутствовавших в комнате людей он растрогал настолько, что те тоже стали утирать слезы.
Когда великий князь Гун проплакался и несколько успокоился, прибыл евнух с посланием от Цыси и императрицы Чжэнь, приглашавших его в дамскую часть дворца. Кое-кто из вельмож высказали возражение по поводу подобной встречи, обратив внимание на то, что согласно традиции братьям и невесткам категорически запрещалось общение, особенно в случае, когда невестка только что потеряла мужа (даже притом, что их разделяла обязательная ширма). Однако вдовствующие императрицы проявили настойчивость и посылали ему приглашения с все новыми евнухами. Великий князь Гун, одержимый соблюдением светских условностей, попросил регентов сопровождать его при этом визите. Однако дамы ответили решительным «нет!». Ему пришлось идти в одиночку, и вернулся он со встречи через два часа.
На этот раз аудиенция затянулась надолго, она продолжалась намного дольше, чем с кем-то еще из регентов. Причем регенты никакой тревоги из-за этого не почувствовали. Они поверили великому князю Гуну, который объяснил задержку тем, что ему потребовалось потратить слишком много времени на попытку убедить дам вернуться в Пекин как можно быстрее, а также заверить их в полной безопасности со стороны иностранцев. Регенты абсолютно верили в неподкупность великого князя Гуна, тем более никакого коварства от вдовствующих дам они не ждали, пребывая в расслабленном и благодушном настроении.
Уверенная в честности великого князя Цыси, как видно, не стала касаться темы дворцового переворота на первой же встрече с ним. Он поостерегся бы обсуждать нарушение торжественного волеизъявления скончавшегося совсем недавно императора. Похоже, во время той беседы великого князя Гуна удалось убедить в том, что их империю не следует полностью доверять заботам Совета регентов, у каждого из которых сложилась удручающе дурная репутация. Великий князь согласился найти в своем лагере кого-нибудь, кто будет ходатайствовать о привлечении вдовствующих императриц к процессу принятия решений, а также назначении «одного великого князя крови или нескольких таких великих князей для оказания помощи в ведении государственных дел». В таком ходатайстве имя великого князя Гуна упоминать никто не будет. Он откровенно пытался избежать появления подозрений, будто жаждет власти, хотя оснований претендовать на нее у него имелось больше чем достаточно.
Согласованное предложение тайно передали представителям лагеря великого князя Гуна в Пекине и писать упомянутое выше ходатайство поручили подчиненному чиновнику, занимавшему относительно низкое положение. Великий князь Гун боялся, что в Совете регентов заподозрят его участие в деле, когда увидят поступившее к ним ходатайство, поэтому он покинул охотничий домик до того, как его привез нарочный. Накануне отъезда в Пекин он еще раз увиделся с Цыси и императрицей Чжэнь. На этот раз речь шла о том, что им делать, если регенты отклонят поступившее им предложение?