Веру в успех императору внушили чиновники его ближайшего круга, которых он назначил «заняться варварами». Они сообщили ему: «Варвар Паркес представляется человеком, умело владеющим искусством военного маневра, и все остальные варвары подчиняются его распоряжениям. Теперь, когда он находится у нас в плену, солдаты варваров должны совсем утратить боевой дух, а если нам удастся с толком использовать благоприятную возможность, чтобы провести операцию по их истреблению, то победа будет за нами». Через три дня после этого совещания, отмеченного причудливым самообманом, 21 сентября 1860 года в предместьях Пекина китайская армия была полностью разгромлена. Император Сяньфэн получил известие об этом в Старом летнем дворце, ему оставалось разве что спасаться бегством. Той ночью придворные в панике собирали вещи. На следующее утро, когда чиновники прибыли к нему на аудиенцию, они обнаружили, что император исчез. Подавляющей части придворных пришлось покидать Пекин немного позже, самостоятельно, так как дороги заполонили толпы жителей столицы, прослышавших о бегстве императора.
Солдаты французских подразделений ворвались в Старый летний дворец 6 октября. 8-го числа состоялось освобождение Паркеса и некоторых из оставшихся в живых пленников. В следующие дни удалось вернуть еще нескольких – в основном мертвыми. Из 39 человек, попавших в плен, 23 страдальца погибли оттого, что их связали по-китайски, о чем распорядился сам император. Товарищи видели, как их истязатели «как можно легче [плотнее] связали им ноги и руки вместе за спиной, после этого полили веревки водой, чтобы усилить их натяжение. В таком ужасном состоянии пленных держали до тех пор, пока кисти и запястья не принимали вид, слишком ужасный даже для того, чтобы просто пытаться их описать». Смерть для них наступала после нескольких дней нечеловеческих мучений. Паркес и кое-кто еще из пленников выжили исключительно заботами здравомыслящих сотрудников министерства наказаний, сохранивших им жизнь.
Лорда Эльджина крайне задело все то, что он увидел сам и услышал от других свидетелей событий. Своей жене он написал следующее: «Моя дражайшая, нам поступили ужасные известия относительно судьбы кое-кого из попавших в плен товарищей. Мы имеем дело с жестоким зверским преступлением: совсем не ради мести, а во имя будущего спокойствия к нему следует отнестись со всей серьезностью». Европейцы как раз начали прибывать в Китай. Чтобы с ними не обращались так же, как с его плененными парламентерами, он решился на назидательный, по-настоящему болезненный для китайского императора поступок и приказал сровнять с землей Старый летний дворец. В своем донесении генерал Грант писал, что без такого карательного мероприятия «китайские власти могли бы посчитать, что наших соотечественников можно безнаказанно брать в плен и убивать. По этому поводу необходимо решительно открыть им глаза на истину». Лорд Эльджин взвесил и другие варианты, но отверг их: «Мне бы остановиться на разгроме китайской армии, все еще находящейся по соседству. Но так как нам предстоит заняться делом, мы могли преследовать китайцев за стенами Пекина [Бэйдзина] до самого Судного дня, однако так и не догнать их». Он собирался поскорее закончить дело и покинуть Китай, чтобы не рисковать надолго завязнуть в этой стране, тем более погода менялась к холодам, да к тому же существовала угроза подхода китайских войск. Проще всего было ограничиться устройством простого пожара.
Старый летний дворец на самом деле представлял собой целый дворцовый комплекс, возведение которого стартовало в начале XVIII века, а совершенствование продолжалось на протяжении последующих 100 с лишним лет. На территории 350 гектаров разместились величественные строения в европейском стиле, спроектированные иезуитами Джузеппе Кастильоне и Мишелем Бенуа, которых нанял на службу Цяньлун Прекрасный. Там же возвели сотни зданий в китайском, тибетском и монгольском архитектурном стилях. Разнообразие природы империи нашло отражение в ландшафтных садах. Среди них следует особо отметить болота долины Янцзы, прославленные персиковым цветением и бамбуковыми рощами с извилистыми ручейками. Мастера воспроизвели сцены из величайших поэм. По мотивам произведения поэта VIII века Ли Бая они создали водопад, низвергающийся в пруд с камнями, падение на которые с разной силой водных потоков производило музыку. При расположении солнца в определенном месте небосклона над этим водопадом появлялась радуга, совпадающая по кривизне с крутой аркой моста, спускавшегося с вершины водопада в пруд. Любимым занятием придворных в свободное от службы время считалось наслаждение видом этой радуги, звуками музыки водных струй из изящной беседки, сооруженной на мосту. В этом дворце удовольствия забывалось о роскоши и все внимание сосредоточивалось на прекрасном. За 100 с лишним лет здесь накопились бесценные произведения искусства и сокровища.
Перед тем как лорд Эльджин распорядился сжечь эту потрясающую сокровищницу, дворец подвергся варварскому разграблению со стороны французов, которые вошли на его территорию первыми. Их командующий генерал Монтобан так описал свои впечатления от посещения Летнего дворца: «У нас в Европе не найти даже намека на такую роскошь, и мне не дано в нескольких строках передать его великолепие, ведь меня просто потряс вид такого рукотворного чуда». Его солдаты набросились на свою добычу без особых угрызений совести. Свидетелем всего этого безобразия выступил подполковник Вулзли: «Тут же началось беспорядочное разграбление и варварское разрушение всех предметов, казавшихся слишком тяжелыми, чтобы унести с собой… Офицерами и солдатами как будто овладело временное умопомешательство; телом и душой они были поглощены одним общим желанием: грабежом, и только грабежом». Штатный переводчик генерала Гранта по имени Роберт Свайно записал в дневнике, что британские солдаты, прибывшие позже, сразу же присоединились к французам, так как «их генерал не высказал возражений по поводу разграбления» китайского чуда. «Сама по себе возникла ужасающая картина разрушения!» Грант по этому поводу писал: «Нетронутой во дворце оставалась всего лишь одна комната. Генерал Монтобан сообщил мне, что он сохранил все ценности, которые могли в ней находиться, для честного дележа между англичанами и французами. Стены комнаты покрывали пластины нефрита. Этот французский генерал рассказал мне о том, что он обнаружил два. канцелярских набора из золота и зеленого нефрита. Один из которых он собирается передать мне в качестве подарка королеве Виктории, а второй предназначается императору Наполеону».
Среди подарков, полученных королевой Викторией, стоит упомянуть собачонку. Некая престарелая наложница императора, не успевшая отправиться в бега вместе с остальным двором, умерла от страха, когда в столицу прибыли европейские союзники. Пять ее собачек породы пекинес привезли в Британию, и они положили начало породе пекинесов за пределами Китая. Одного песика привез капитан Харт Данн из Уитширского полка, прозвавший своего питомца Лути (от английского глагола to loot – грабить) и подаривший его королеве Виктории. В записке с представлением этой собаки капитан отметил: «Перед вами самое преданное и умное маленькое создание природы, привезенное мною из Китая, – его с самого начала приучили к тому обращению, которое полагается домашним питомцам, и делалось это в надежде на то, что за ним будут ухаживать сама ее величество, а также члены августейшей семьи». В Виндзоре эта собачонка вызвала некоторое содрогание. Экономка королевы госпожа Хендерсон писала в своей докладной начальству: «Это животное отличается большой разборчивостью в еде и, как правило, отказывается от хлеба с молоком, однако с удовольствием питается вареным рисом с курятиной, а также мясной подливкой. Можно сказать, что это блюдо подходит ему больше всего». Ее начальник проявил явную озабоченность и написал на оборотной стороне второго подобного письма: «Китайский пес, настаивающий на курятине для своего питания!» Госпожа Хендерсон получила такое вот указание: «…после непродолжительного лечебного голодания и увещеваний он [притом, что Лути был сучкой] должен полюбить корм, полезный для него…» В Виндзоре королева Виктория заказала нарисовать Лути немецкому художнику Фридриху Кейлю и через своего секретаря госпожу Скеттет особо отметила, чтобы «когда господин Кейль изобразит эту собаку, ему следует поместить рядом с ней некий предмет, чтобы было видно [Вот как!], какая она на самом деле необыкновенно маленькая…», Лути прожила на псарне Виндзора в общей сложности десять лет.