Цыси, однако, не могла избавиться от сомнений. Дед Алютэ по материнской линии великий князь Чжэн числился одним из восьми членов Совета регентов, сформированного ее покойным мужем, и ему после дворцового переворота было приказано покончить с собой. Тогда Цыси послала ему длинный белый шелковый шарф, на котором он удавился. Сушунь, ненавидевший ее всеми фибрами души, которого она приказала обезглавить, приходился Алютэ двоюродным дедом. Детство Алютэ пришлось на время семейной катастрофы, тогда семейный дом ее матери – знаменитую в Пекине изящную усадьбу – конфисковали в пользу государства в соответствии с уголовным кодексом, а родственников мужского пола отстранили от государственной службы. За безупречным поведением Алютэ Цыси не удавалось определить истинных чувств невестки, а потому она назвала другого кандидата – девушку по имени Фэнсю, приведя в качестве аргумента то, что ей понравилась ее сообразительность. Однако в конечном счете Цыси уступила просьбам сына и приняла его выбор: такова была ее любовь к нему. Императрице хотелось верить деве Алютэ и рассчитывать на то, что отец не вложил в ее рассудок неподходящие мысли. По завершении дела Цыси распорядилась вернуть конфискованную усадьбу родственникам Алютэ по материнской линии и восстановить в прежнем звании потомков мужского пола.
Свадебную церемонию провели в соответствии с прецедентом, предложенным императором Канси 200 лет назад, в 1665 году, то есть в последний раз, когда правивший монарх женился на девушке, выбранной в качестве императрицы. (Императрица Чжэнь выходила замуж совсем не в качестве императрицы; ее назначили императрицей, когда она уже находилась на службе при дворе.) Несмотря на то что это мероприятие назвали «великой свадьбой» (дахунь), торжественных церемоний и празднеств в масштабе страны проводить не стали. Оно касалось исключительно императорского двора. По всему Запретному городу вывесили яркие цветные шелковые полотнища с огромными иероглифами, означавшими «двойное счастье» – си. Точно такие же полотнища шелка вывесили на особняке невесты, в частности на вершине красных опор по бокам ворот. От него до Запретного города выбрали путь протяженностью в несколько километров, который предстояло преодолеть невесте. Пыльные, разъезженные улицы привели в порядок и присыпали желтой почвой, как требовалось для прохождения августейшей процессии.
Каждое утро на протяжении недели до свадьбы по этому пути носильщики в красных кафтанах с белыми пятнами проносили приданое невесты к ее новому дому: огромные сундуки, нефритовые тарелки, практичные подставки под ванны из крепкого дерева и затейливые для ценителей произведения искусства. Предметы помельче выставляли на обозрение на покрытых желтой тканью столах, закрепив их полосками желто-красного шелка. Чтобы поймать хотя бы отблеск такой выставки убранства императорского дома, жители Пекина на рассвете выходили на пути следования носильщиков и выстраивались по сторонам улиц. В этом состояло их единственное участие в событии. Однажды утром, когда предстояло перенести предметы особой ценности, ради безопасности процессия вышла до рассвета, чтобы обойтись без зевак. После тщетного ожидания толпа с ворчаньем начала расходиться. Разочарование ждало еще и тех, кто надеялся поглазеть на репетицию носильщиков паланкина невесты. Поскольку эти носильщики должны были нести паланкин совершенно ровно и сменять друг друга быстро без потряхивания, они тренировались носить вазу, наполненную водой и поставленную внутрь носилок. Однако по какой-то причине этот паланкин в объявленное время ни разу не вынесли.
Императорский астролог назначил день свадьбы на 16 октября 1872 года. Незадолго до полуночи при полной луне девушку Алютэ забрали из ее дома участники многочисленной процессии. На ней был роскошный халат, украшенный вышитым изображением сплетенных тел дракона (императора) и феникса (императрицы). Ее голову украшала лента из красной парчи с таким же изображением. С ее пути удалили всех прохожих. Эту пышную процессию невесты императора могли наблюдать только несколько собак, мечущихся взад и вперед, а также гвардейцы, выстроившиеся вдоль улиц. Население города предупредили держаться от процессии подальше, а тех, кто жил вдоль дороги, призвали не выходить из домов и не высовываться наружу. На перекрестках, где путь императорской процессии соединялся с аллеями, соорудили щиты из бамбука, чтобы никто не мог подглядывать за происходящим. За два дня в иностранные посольства поступили уведомления о том, что представители их государств во время свадебной церемонии должны находиться дома. Такое распоряжение вызвало у иностранцев приступы озлобления и обиды. Какой смысл закладывался в грандиозное государственное событие, задавались они вопросом, если никто не сможет за ним понаблюдать. Среди немногочисленных людей, своими глазами тайком увидевших свадьбу, называют английского художника Вильяма Симпсона, прокравшегося в магазин на пути процессии вместе с приятелем-миссионером. В этом магазине находились многочисленные посетители, курившие опиум, которые не обратили внимания ни на иностранцев, ни на связанную с будущей императрицей суматоху. Окна в этом магазине были сработаны из тонкой бумаги, наклеенной на деревянные рамы, и в этой бумаге не составляло труда проткнуть дырку для наблюдения за улицей. Через проделанное им отверстие он наблюдал проходивших мимо великих князей и вельмож, впереди и позади которых несли развернутые знамена, балдахины и громадные веера. Они появлялись на безлюдных улицах Пекина из темноты наподобие призраков, освещаемые тусклыми бумажными фонариками, подвешенными на шестах и переносимыми в руках. Даже луна прикрылась облаками, как будто подчинившись императорскому распоряжению. Колонна медленно продвигалась в полной тишине.
Организаторы постарались придать церемонии как можно больше торжественности, и потому шествие получилось не веселым, а скорее мрачноватым. В такой обстановке через несколько минут после полуночи дева Алютэ в своем раззолоченном паланкине с шестнадцатью носильщиками пересекла порог самых южных парадных ворот Запретного города. За последние 200 лет она стала первой женщиной, вошедшей через эти ворота в парадный квартал Запретного города, в который не ступала нога женщины, за исключением невесты императора в день ее помолвки. Ни Цыси, ни императрица Чжэнь здесь никогда не бывали.
Удостоенная такой редчайшей чести дева Алютэ сидела с наигранной скромностью, держа в руках два яблока. Внутри Запретного города, когда она сошла с паланкина, жена одного из великих князей взяла эти яблоки у нее и положила их под два украшенных драгоценными камнями седла снаружи двери ее венчальных покоев. Слово «яблоко» в китайском языке содержит слог «пин», а в слове «седло» имеется слог «ань». Два яблока и два седла – «пин-пин ань-ань» – подразумевают известное пожелание добра: «Покоя и мира». Такое пожелание как нельзя лучше подходило новой императрице. И все-таки, когда дева Алютэ переступит через эти символические предметы и войдет в свои палаты, ни покоя, ни мира она там не найдет.
В первую брачную ночь, когда были исполнены все обряды, оказавшийся в комнате, украшенной преимущественно в красных тонах, перед гигантским иероглифом «двойное счастье» жених вместо страстного соития с чувством продекламировал своей супруге стих поэта времен Танской династии. После этой обязательной совместно проведенной ночи остальные свои ночи он проводил в отдельном дворце, стоявшем особняком вдали от императрицы и его гарема. Дева Алютэ считала своим долгом пойти и предложить себя своему мужу, однако он от нее отмахнулся, и она, робкая и наученная не перечить императору, покорно покинула его дворец.
Деву Фэнсю, которой отдавала предпочтение Цыси, назначили второй супругой императора. Как раз перед днем венчания ее принесли в Запретный город через тыльные ворота в небольшом паланкине всего лишь с четырьмя носильщиками и немногочисленной свитой. Для наложницы предусматривался скромный обряд. К ней и еще трем наложницам муж проявил не больше страсти, чем к императрице. Этим пяти юным женщинам суждено было коротать свою жизнь в одиночестве.
После церемонии венчания, состоявшейся 23 февраля 1873 года, император Тунчжи официально вступил на престол. Ему исполнилось шестнадцать лет. Появление такого юного монарха считалось событием редким. Сколь невероятным это ни казалось бы, но первые два императора Цинской династии – Шуньчжи и Канси – приступили к управлению империей в тринадцать лет. Проведение обряда венчания на царство императора Тунчжи тоже было делом двора, как и его свадьба. Народ узнал об этом из императорского заявления, написанного на свитке и вывешенного на воротах Тяньаньмэнь, переписанного и разосланного во все уголки империи в том же самом виде, что и сообщение о предыдущей коронации императора. С настоящего момента этот подросток, и только он один, должен был принимать все решения, касающиеся жизни его империи. Так как теперь он должен был писать указы своей кисточкой для красных чернил, печати, которыми утверждались императорские указы двумя вдовствующими императрицами, впредь вышли из употребления. Желтую шелковую ширму, за которой Цыси и императрица Чжэнь сидели во время аудиенций, сложили навсегда, а императрицы отправились в гарем.