Зоя привстала и, коснувшись губами лба старика, сказала:
— Димитрие, взгляду моему несносен латинский крест епископа Антония. Сердце мое болит! Как же мы въедем с ним в столицу Москву? — шептала она.
Димитрий улыбнулся:
— Ждать! Только выжидать! Время изменяет вещи… Исправляет их!
После этого первого свидания старый вельможа стал собеседником царицы на ночных остановках в длинном пути, на ямских дворах и в городских купеческих палатах, изъясняя древние общие средства и приемы ромейских политиков.
— Есть два пути для достижения целей — путь Закона и путь Зверя, — шелестела речь старого вельможи молодой царице. — Путь Закона — величественный путь владык, уже преуспевших. Благородный путь! Однако, чтобы преуспеть в пути Закона, нужно до того пройти путь Зверя, потому что человеческая природа несовершенна. Вот почему благодетельный великий герой древности Геракл был воспитан Кентавром — получеловеком-полузверем. Два Зверя учат нас этому пути Зверя — Лев-зверь и Лисица-зверь. Лев — могучая сила. Но нельзя всегда идти только путем силы. Лев прямодушен, Лев не боится волков, однако он беззащитен против сетей. Вот почему, кроме пути Льва, есть путь Лисицы, которая боится волков, но зато не попадается в сети… Нужно, василисса, и Льву уметь действовать по-лисьему, — говорил Димитрий, прикрывая темные веки, — однако тщательно при этом скрывая свое лисье существо. Василисса, следи, следи, чтобы твой супруг, великий князь Московский, вместе с тем всегда действовал так, чтобы было всем видно, что он соблюдает Закон, что он, князь и владыка, велик, справедлив и грозен… Он силен, он благороден, как Лев, чтобы справляться с волками. И в то же время князь должен всегда оставаться Лисицей. Помогай супругу твоему в этом, не забывай, спасай его от простодушия, свойственного людям его страны. И не бойся того, как бы люди ваши не раскрыли в твоем супруге Лисицу… Подданные в своем владыке всегда прежде всего загодя ищут то, чего сами хотят, — они считают его верным, благочестивым, человечным, искренним, соблюдающим веру: они-то ведь привыкли судить на глаз, а не на ощупь. Князь ведь у всех на глазах, все смотрят на него, и чем больше смотрят, тем меньше сомневаются… Много ли из них найдется таких, что будут его прощупывать? А если даже и найдутся такие, что увидят, поймут лисью сущность твоего супруга, — тo кто им поверит? Таких-то и слушать не станут, — о, люди не любят сомнений! Люди любят победителей, люди их не судят!
Как-то при отъезде с одного очередного ночлега пришлось задержаться: ночью выпал снег и продолжал валить, покрывая поля, деревни, дорогу. Сменили телеги на сани, закутали царицу в меха, а свиту в овчины, и царица и ее поезд продолжали путь к Москве по первопутку, встречаемые толпами народа на коленях.
Впереди саней царевны Константинопольской весь путь гремели сани римского легата Антония, маячил его латинский крест. Рядом с меховой шапкой этого епископа из Корсики на ухабах качался опушенный соболем парчовый колпак Ивана Фрязина.
К Москве подъезжали на рассвете. Москва поднялась на горизонте из лесов, как серо-черная деревянная туча. Из средины ее на холме вздымалась, белела крепость, над которой тускло блестели жестяные купола. Тянулись низкие облака, и черные галки, каркая, косой сетью носились над поездом из стороны в сторону.
Навстречу поезду среди сугробов показался верховой в нагольной шубе, скакал во весь опор, махал красной шапкой… За ним из леска выскочил конный отряд, люди были в красных терлыках, на белых конях. За отрядом гнались небольшие сани, запряженные четвериком гусем, а за санями — снова отряд в красных и желтых нагольных полушубках.
— Стой, стой! — загремели голоса с обеих сторон.
Поезд царицы остановился.
— Ах, госпожа, — воскликнула Харитина, открывая дверь возка. — Должно, сам царь едет тебе встречу! Зоя побледнела, жадно глотнула хлынувший в возок свежий воздух… Конный отряд подскакал, остановился. Из саней вылезал грузный богатырь, с большой рыжей бородой, в зеленой шубе с высоким ожерельем, с золотыми ворворками. Снял остроконечную шапку, вынул оттуда красный платок, отер вспотевшее лицо и бритую голову, покрытую шитой шелками татарской тафьей.