— Да вот, не знаю, угожу ли батюшке? — говорит царевич и руками бы развел, да негде — тесно в карете. — Такая стать, убежал бы, да куда убежишь?
— Тебе от отца уйти некуда! — поджала губы царевна Марья. — Тебя отец везде сыщет. Ты вот бы матери писал почаще.
— Опасно! — ответил царевич и вытер слезу.
— А што? — возразила царевна. — Хоть бы и пострадать за матку, ведь ма-ать! Не чужая. — Да жива ли она?
— Жива, жива! Ты слушай — было ей видение! — сказала тетка, и шепот ее слился с шепотом дождя. — Все, все говорят: Питербурх-то не устоит, быть ему пусту! И отец твой тогда мать к себе возьмет, после как питербурхское-то смятенье кончится. Верно говорю, так и будет. Ну, а когда ты отца-то пересидишь, чай, мать уважишь? К себе во дворец возьмешь! И об этом видения ей были. Верно говорю, а это значит: надо тебе отца пережидать!..
Радостный вернулся царевич в карету. Шутит, смеется — тетка ведь Марья-то, царевна любимая, что говорила? А? Афросинья в сиреневом шушуне с бедой выпушкой, рыжая, большая, царевича голубит, вино наливает. И со стаканом в руке говорит царевич, выкатив яростно большие глаза, — ах, кружат ему голову вино да тетка:
— Буду я государем, буду я жить на Москве зимой, в Ярославле летом. Питербурху быть пусту! И кораблей держать не буду, а войско только разве для обороны. Не буду и войн ни с кем вести. Умрет батюшка — вот будет хорошо! А Меньшикова — к черту…
Дождь стучит по стеклам. Топот копыт по чужой дороге вразброд. Ванькины смехотворные, льстивые речи. Афросиньюшка! Эх, хорошо! Только вот батюшку как бы избыть…
Глава 5. Розыск
И пришлось Петру, владыке всероссийскому, которого уже в своих кругах императором именовали, сыскивать… И кого же? Сына! Наследника престола! Надежду! Оле мне! — думал Петр. О-хо-хох! Разыскивать по всей Европе!
Была Петром послана мемория русскому генералу Вейдле, что стоял с корпусом своим в Мекленбургии, проведывал бы он, Вейдле, под рукой о государе-царевиче, рассылал бы тайно офицеров-исцов. И генерал Вейдле трех офицеров своих, с пачпортами как бы для скупки лошадей, отправил в немецкую армию.
Из Амстердама вызвал Петр к себе своего резидента в Вене Абрама Веселовского, поведал ему свое горе. Шел уже декабрь, и, возвращаясь из Амстердама, Веселовский ехал в Вену через Франкфурт-на-Одере. И тут-то у воротного писца, что проезжих записывал, услыхал, что в октябре, 29-го дня, проезжал здесь русский полковник Кохановский, при нем жена, да поручик Кременецкий, да служитель. Стояли они в гостинице «Под Черным Орлом». Полковник сам высок, жена тоже большая. Обедали, пили много. Через два часа на почтовой телеге подскакало к ним еще двое служителей. Уехали все по дороге на Бреславль.
— Царевич Алексей это! Он! Он! Шаг за шагом проследил потом хитрый Веселовский путь царевича через Бреславль на Вену. И в Вене уже Веселовский разузнал, что и тут был тот полковник, стоял в гостинице «Под Золотым Гусем», что здесь жене было куплено платье мужское кофейного цвета, и нарядилась та дама пажем. А расспрашивал полковник, как проехать до Рима и дорого ли обойдется проезд в ландкучерской карете…
Веселовский сам побывал в «Золотом Гусе» и от одного слуги там услышал, что слуге тому офицер показался похожим на сына московского царя, которого тот видывал и раньше в Вене. А таможенник, досматривающий багаж полковника, сказывал, что такая шуба соболья разве у московского царя быть может.
Получив в Амстердаме донесение от Веселовского, Петр стал мрачен:
— Вот негодник, что делает! Какое время выбрал! Русский флот по Балтийскому морю плавает, Ригу взяли, Ревель взяли, взяли Финляндию. Из Дании на само Карлово логово, на саму Швецию наступаем… А в нем, в Алешке моем, семя Ивана Михайловича Милославского из земли лезет! Мало крови, мало ему крамолы. И сию крамолу следует разведать и лечить беспощадно!
В Амстердаме крепкие морозы стоят, каналы замерзли, ребята голландские краснощекие по каналам в школу на коньках бегают… Голландские печки натоплены тепло, и в низенькой горнице, где с поставцов смотрят начищенные медные да фаянсовые посуды, царь Петр собственноручно пишет Карлу императору в Вену письмо:
«Пресветлейший, державнейший цесарь! В дружелюбно братской конференции объявить должен об некоей сердечной печали. Сын наш Алексей всегда к высшему неудовольствию нашему являлся, так как он с покойной супругой своей, в вашем ближайшем свойстве состоявшей, непорядочно жил. А теперь, от нас получив приказание к нам ехать, взяв несколько молодых людей, с пути, ему указанного, съехал, и мы по сие время изведать не можем, где он обретается. И дали мы резиденту нашему, при вашем дворе пребывающему, Абраму Веселовскому, приказ — оного нашего сына сыскивать и к нам привезти. Того ради просим мы, ваше величество, если оный сын наш в ваших местах обретается тайно или явно, повелеть его с сим нашим резидентом к нам прислать, придав для безопасности несколько наших офицеров, дабы мы его отечески исправить могли, чем обяжете нас к вечным услугам и приязни.